Статья посвящена проблеме взаимообогащения, взаимосвязи, взаимопроникновения национальных культур и одновременно их конкуренции и борьбы за самосохранение. Акцент в статье делается на специфике национального языка и гуманитарной науки, на их несводимости к единой логике и некоему универсальному смысловому содержанию.
Kлючевые слова: естественный язык, культура, познание, логика, конструктивизм, картина мира.
The article is devoted to the issue of mutual enrichment, interaction and interpenetration of national cultures and also to their competition and struggle for self-preservation. The article emphasizes the peculiar character of national language and the Humanities, as well as the impossibility of their reduction to a single logic and universal semantic content.
Keywords: natural language, culture, cognition, logic, constructivism, picture of the world.
Отрицание политики однополюсности и доминирования одной политической силы, претендующей на роль гаранта цивилизационного развития, имеет свое основание в презумпции ценности многообразия культур и их вклада в прогресс и развитие Человечества. Под культурой мы понимаем всю совокупность семиотических средств общения и сознания (национальные языки, язык жестов, живописи, архитектуры, музыки, языки математики и программирования, невербальных символов и дизайна, ритуалы, вербальные и невербальные коды и прочее), а также созданные с их помощью тексты, материальные и виртуальные объекты, литературные произведения, архитектурные сооружения, производственные комплексы, машины и механизмы, произведения искусства и правила поведения, детские и спортивные игры, правила гигиены и медицинские технологии и т. п. Доминирующим семиотическим средством культуры выступает язык, точнее, множество национальных языков. При этом ведущая роль языка проявляется как в общении между людьми, так и в функционировании сознания и отдельного человека, и общества.
Широко известно высказывание М. Хайдеггера: «Язык – дом бытия» и утверждение Л. Витгенштейна: «Границы моего языка означают границы моего мира». В наших совместных с В. В. Кучеренко исследованиях неоднократно показано, что блокирование с помощью гипноза тех или иных значений ведет к выпадению из сознания фрагментов мира, которые связаны с блокированными значениями. Например, при гипнотическом блокировании значения слова «курить» испытуемый не видит не только сигареты и пепельницы, полной окурков, но и спичек (как предмет, связанный с прикуриванием), и даже зажигалки. Но он может и видеть эту зажигалку. Вертит ее в руках и говорит: «Какой-то цилиндрик, возможно, из-под валидола». Если запрещенный объект достаточно громоздкий, то испытуемый обходит «невидимый объект», а не пытается пройти сквозь него. То есть, опуская доказательные детали исследования, можно утверждать, что испытуемый видит «запрещенный» объект и рефлекторно действует исходя из этого, но не осознает его. Таким образом, можно развести процессы видения аспектов, фрагментов мира и осознание их. Из связи языка и сознания вытекает так называемая гипотеза лингвистической относительности Сэпира – Уорфа, гласящая, что разные языки определяют разное видение мира. А если следовать конструктивистской методологии, согласно которой в познании мы не отражаем «объективную действительность», а строим различные модели бытия, то носители различных языков пребывают в несколько разных мирах, а национальные культуры выступают, согласно Борхесу, как «сад расходящихся тропок», обеспечивая генетическое многообразие единого Человечества. В этом плане можно сказать, что существуют не только диалог культур и взаимообмен достижениями культуры и техники, но и конкуренция культур, борьба за распространение своего национального языка и национального мировоззрения.
Повторюсь, сказав, что разные культуры конструируют разные миры бытия, с различными «моделями потребного будущего» (термин Н. А. Берштейна), разной системой ценностей и различающимися утопиями. Даже логика разных культур может частично не совпадать. Сошлюсь на работу А. В. Смирнова [2001] об арабской логике и приведу пример суждения из буддизма, отрицающего логику «исключенного третьего», где «отрицание великой Истины есть тоже Великая Истина». Кстати, и само понятие истины имеет религиозные корни и является, как пишет А. П. Назаретян [1995], «мифологическим понятием» (тем не менее принятым на вооружение как в марксистской философии, так и в позитивизме). Представление о том, что есть некая «объективная действительность», независимая от позиции наблюдателя («то есть, что есть на самом деле»), познание которой и есть обнаружение истины, соответствует «ленинской теории отражения» или ее западному аналогу «копирующей теории истины».
Философия постнеклассической рациональности [Степин 2000; 2003] и методология конструктивизма [Келли 2000; Петренко 2010; 2013] исходят из того, что наше познание не имеет возможности непосредственно отображать «вещь в себе» и тем самым «открывать истину», а создает различные конкурирующие модели бытия, характеризующиеся различной предсказательной, эвристической силой, уровнем обобщения и полноты, и даже красотой и этичностью. Роль наблюдателя в создании модели отмечали и Н. Бор, и В. К. Гейзенберг, а современные квантовые физики Р. Пенроуз и М. Б. Менский даже говорят о присутствии сознания в редукции волновой функции. Так или иначе, никто не будет спорить о том, что национальные культуры несут в себе имплицитную этику, фиксированную обычно в религиях, и содержат различные идеологемы, в чем-то совпадающие, а в чем-то различные, поэтому можно говорить как о диалоге и взаимовлиянии, так и о конкуренции различных культур, где ядром культуры выступает широко понимаемый национальный язык, включающий как вербальные, так и невербальные компоненты. Сохранность нации, ее идентичность обеспечивается в первую очередь национальной культурой и языком. В этом плане в современной России акцент делается прежде всего на утверждении государственности и в гораздо меньшей степени – на сохранении и развитии культуры и языка.
Гуманитарная наука рассматривается как нечто второстепенное и малосущественное. Об этом свидетельствуют непрекращающиеся попытки сократить гуманитарные исследовательские институты. Например, мне пришли по Интернету просьбы подписать петиции в защиту Института искусствоведения, центра Рериха. В подвешенном состоянии находятся Институт философии РАН, Институт психологии РАН, у которых собираются отобрать занимаемые здания. Государство не финансирует создание новых гуманитарных центров науки, а наши замечательные олигархи, создавшие свои капиталы на присвоении общенародной собственности, предпочитают финансировать футбольные клубы. Тем не менее, как показывают события на Украине, использование русского языка и культуры может стать определяющим политическим фактором. Правители приходят и уходят (или их «уходят»), а принадлежность к тому или иному языку и культуре остается и задает вектор цивилизационного развития.
Во Франции и Иране были приняты законы об охране французского и персидского языков, согласно которым конференции и иные научные мероприятия на территории этих стран должны проводиться на своих национальных языках. Такая языковая политика требует, конечно, больших затрат на переводы литературы и оплату синхронных переводчиков для иностранцев, но стимулирует развитие научного национального языка. В российском национальном парламенте (Думе), кроме предложений фракции ЛДПР что-то ограничить и запретить, не вложив в развитие и распространение языка ни рубля, ничего не делается. Дело доходит до абсурда в стремлении поднять уровень публикаций до мирового, в отчетность гуманитарных институтов и вновь формируемых научных фондов вводят обязательное требование высоких показателей цитирования по зарубежным индексам Web Science и Scopus (при наличии российского РИНЦ), тем самым отдавая оценку качества отечественной гуманитарной науки зарубежным экспертам, редакторам и издателям.
Недавно я спорил по «Скайпу» с иностранным коллегой на предмет существования национальной науки. «Не бывает русской или американской физики», – утверждал он, и с этим можно согласиться, хотя и с оговорками о влиянии национальных методологических школ на большую науку. Но применительно к гуманитарному знанию, на мой взгляд, можно говорить о «культурно-лингвисти-ческой относительности», ибо в гуманитарном знании (в философии, психологии, социологии, истории, филологии и праве) всегда присутствует ценностно-аксиологический компонент, присущий данной культуре.
На мой взгляд, гуманитарная культура не может не быть национальной (общечеловеческий компонент культуры, задающий Всеединство, будет рассмотрен ниже). Через усвоение языка идет приобщение к иноязычной культуре. Во времена, когда я был студентом МГУ, вместе со мной учились иностранные студенты, составлявшие, наверное, четвертую часть курса и ставшие затем полпредами российской культуры в своих странах. Благодаря ректору В. А. Садовничему уже в наши дни созданы и успешно функционируют филиалы МГУ в Азербайджане, Казахстане, Узбекистане, а благодаря еще и Ю. М. Лужкову – филиал в Севастополе, в живописном месте, в бывших Лазаревских казармах. Такие научные, культурные и образовательные центры не только формируют дружественную нашей стране интеллигенцию, но и тем самым выступают форпостом русской культуры.
Разработанные методы психосемантики [Келли 2000; Петренко 2010; Петренко, Митина 1997] с помощью построения многомерных семантических пространств позволяют проводить анализ менталитета населения стран, с которыми мы вступаем в политический и культурный диалог, реконструировать картину мира этих людей. Для ведения диалога необходимо представлять картину мира индивидуального или коллективного собеседника, знать категориальную структуру его сознания, его когнитивную сложность и содержание бессознательных установок. Остановимся на когнитивной сложности. Этот параметр характеризует мерность сознания, количество категорий (конструктов), в рамках которых происходит осознание той или иной содержательной области. Например, американский психолог Чарльз Осгуд провел исследование восприятия людьми абстрактной живописи [см.: Семиотика… 1972]. Испытуемые оценивали картины по множеству шкал, затем полученные матрицы данных подвергались процедуре факторного анализа. И если большинство, как выражаются американцы, «людей с улицы» использовали только одну оценочную категорию: «нравится – не нравится», то, по данным профессиональных художников, факторный анализ выявил от 5 до 9 факторов, по которым эти художники различали картины.
Сознание человека гетерогенно, и последний может иметь высокую когнитивную сложность, к примеру, в области восприятия футбольных команд и низкую – в сфере искусства, высокую в сфере экономики и низкую – в политике. При этом в политике низкая когнитивная сложность ведет к неустойчивости убеждений, возможности их кардинальной трансформации. А. П. Назаретян в недавно вышедшей книге «Нелинейное будущее» [2013] пишет о своей работе в советское время с иностранными студентами из Латинской Америки. Многие учащиеся левых взглядов имели весьма восторженные, но стереотипные представления о Советском Союзе. Раз в стране нет эксплуатации человека человеком, полагали они (термин «коррупция» тогда еще был не в моде), то нет и причин криминального поведения. Советский Союз в их представлении был земным раем. А. П. Назаретян рассказывал о том, как на его студента, сальвадорского партизана, напали двое грабителей с ножами. Обезоружив нападающих и держа их за шиворот, коренастый крепыш несильно сталкивал их лбами, приговаривая: «Нельзя брать чужое, надо быть интернационалистом, надо быть достойным “советико”». При столкновении с несправедливостью и лицемерием, которых было достаточно в СССР, некоторые из этих восторженных поклонников социализма подчас меняли свои установки на противоположные и уезжали с негативными стереотипами по поводу нашей страны. Противоядием таким трансформациям-перевертышам служит увеличение когнитивной сложности сознания.
В наших исследованиях [Петренко, Митина 1997] мы строили семантические пространства политических партий начиная с 1989 г. Интерес для нас представляла как размерность этого пространства – число независимых факторов, так и содержание категорий-факторов, по которым различались эти партии, а также позиции конкретных партий внутри этого пространства. Напомним, что одномерное деление на левых и правых вошло в политический лексикон со времен французского Конвента, где якобинцы сидели в амфитеатре слева, а жирондисты – справа. Наше исследование, проведенное в 1990 г., на исходе горбачевской перестройки, выявило четырехмерную структуру семантического (идеологического) пространства, а содержание выделенных факторов, где первые два интерпретировались как «отвержение – принятие коммунистической идеологии» и «сохранение СССР – превращение его в конфедерацию или союз независимых государств», показывало возможность его распада. Повторные исследования политического пространства уже Российской Федерации в 1991, 1993 и 1995 гг. выявили последовательное нарастание когнитивной сложности общественного сознания россиян. Не берусь судить о его состоянии в настоящее время, так как больше таких трудоемких исследований мы не проводили, но думаю, что при увеличении единомыслия оно уменьшилось. Когнитивная сложность, определяющая многомерность сознания, формируется при полифонии диалога [Бахтин 1972], при наличии множественности точек зрения. Поэтому, в частности, реализация идеи единых учебников по истории или литературе будет вести к формированию «одномерной личности», что неадекватно даже с точки зрения политической прагматики, ибо одномерность ведет либо к фанатизму, либо к неустойчивости убеждений.
Как язык, так и сознание имеют уровневое строение. Наряду с понятиями, обеспечивающими наиболее ясное осознание, в языке существуют синкреты, символы, комплексы, псевдопонятия, определяющие тот или иной уровень осознанности. Этот семиотический ряд выстраивается по степени образности – знаковости, от образа, в своей типичности могущего выступать представителем целого класса сходных объектов, до условного знака, план содержания и план выражения которого полностью конвенциональны и условны. Другой параметр, по которому отличаются представители семиотического ряда, связан с многозначностью – однозначностью плана содержания знаковой формы и выстраивается от многозначного символа, имеющего множество семантических компонентов и соответственно множественную интерпретацию, до математического символа (называющегося так скорее по недоразумению, поскольку это типичный знак), имеющего однозначную интерпретацию. Согласно психоанализу Зигмунда Фрейда, индивидуальное, или личностное, бессознательное «разговаривает» с субъектом на языке символов, то есть осознание происходит в «мягком языке», допускающем множественную интерпретацию. Но помимо индивидуального бессознательного К. Г. Юнг [2012] выделяет коллективное бессознательное, использующее универсальные символы, присущие всему человечеству, и тем самым обеспечивающие семиотическую интеграцию человечества в единую семиотическую целостность. Юнг прибегает к метафоре, сравнивая коллективное бессознательное с мангровым деревом, где на поверхности мы видим множество отдельных деревьев, а в подземной глубине они все переплетены корнями и являются единым целым.
На языке квантовой механики [Пенроуз 2005; Менский 2011] мы бы сказали о связности (перепутанности), задающей целостность или Всеединство бытия. Эксперименты А. Аспекта [см.: Петренко, Супрун 2013] доказали феномен ЭПР (Эйнштейн – Подольский – Розен), отрицающий локальность бытия, то есть определяющий взаимосвязанность всех событий и процессов, происходящих во Вселенной.
Здесь мироощущение квантовой физики смыкается с философией Всеединства русского православного экзистенциализма (С. Н. Трубецкой, Л. И. Шестов, Н. А. Бердяев) и философией буддизма, в своих медитациях снимающего субъект-объектную оппозицию, или, говоря языком буддизма, «снимающего иллюзию двойственности» и растворяющего индивидуальность (принцип Анатман – отрицание Эго) в мироощущении Единого. За счет интеграции в Едином бессознательное обладает информационной мощностью, на несколько порядков превышающей информационную мощность сознания (в принципе никто не мерил, да и методы оценки информационной мощности отсутствуют).
В психологической науке А. Р. Лурия утверждал, что человек помнит абсолютно все, с чем сталкивался в своей жизни. Проблема в том, как извлечь эту информацию в случае необходимости. Напомню, что детектор лжи был в свое время разработан американцами на основе методики «сопряженных моторных реакций» А. Р. Лурия [1979]. С помощью разработанного В. В. Кучеренко метода сенсомоторного психосинтеза, близкого к гипнотической технике, можно восстановить в памяти человека, как он был, например, одет в определенный день в трехлетнем возрасте или что ел в этот день на завтрак. В настоящее время эта техника используется его учениками в работе Следственного комитета РФ. Например, можно актуализовать в памяти свидетеля номер машины, виденный им случайно много месяцев назад.
К. Прибрам [1975] разработал теорию голографической модели памяти, практически неограниченной по объему хранимой в ней информации. Связность нелокальной информации, хранящейся в бессознательном, делает его источником креативности и творчества (В. Н. Пушкин, В. В. Налимов, О. К. Тихомиров). Отсюда вход в бессознательное, присущее практически всем религиозным практикам в форме медитации, молитвы, созерцания, динамической медитации в танцах дервишей и зикра, психотехникам в духе холотропного дыхания А. Грофа и пр., пиковым переживаниям (термин А. Маслоу), таким как предельные страдания, любовь, восторг и т. п. Тематика бессознательного, продолжающая идеи К. Юнга, наиболее ярко представлена в трансперсональной психологии (С. Гроф, А. Минделл, Р. Фрейджер, М. Мерфи, К. Уилбер, В. В. Козлов, В. В. Майков), исследующей процессы бессознательного в контексте Интегрального бытия и Единства Мировосприятия. Подводя итог вышесказанному, можно выделить ряд положений, требующих развернутых исследований и доказательств.
Культура как открытая самоорганизующаяся система, подобно живому организму, нуждается в притоке инокультурной информации (аналог генетического обмена живых организмов внутри одного вида, в нашем случае – человеческого), обеспеченной диалогом культур. Культуре, как и живому организму, свойственен инстинкт самосохранения («любовь к отеческим гробам, любовь к родному пепелищу»). Поэтому наряду с диалогом культур необходимо существует и конкуренция, борьба за сохранение своей национальной культуры, своего языка, а возможно, и экспансия, и расширение зоны распространения. Наряду с диалогом и конкуренцией культур с помощью семиотических средств, из которых ведущая роль принадлежит естественным языкам, существуют культурный диалог и конкуренция на уровне коллективного бессознательного, что требует в свою очередь его детального изучения.
Литература
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М. : Художественная литература, 1972. (Bakhtin M. M. Problems of Dostoyevsky's art. M.: Khudozhestvennaya literatura, 1972.)
Келли Дж. Теории личности. Психология личностных конструктов. СПб. : Речь, 2000. (Kelly G. A theory of personality. The psychology of personal constructs. SPb.: Speech, 2000.)
Лурия А. Р. Язык и сознание. М., 1979. (Luria A. R. Language and consciousness. M, 1979.)
Менский М. Б. Сознание и квантовая механика. Фрязино : Век 2, 2011. (Mensky M. B. Consciousness and quantum mechanics. Fryazino: Vek 2, 2011.)
Назаретян А. П. Истина как категория мифологического мышления // Общественные науки и современность. 1995. № 4. С. 105–108. (Nazaretyan A. P. Truth as the category of mythological thinking // Obschestvennye nauki i sovremennost'. 1995. No. 4. Pp. 105-108.)
Назаретян А. П. Нелинейное будущее. М. : МБА, 2013. (Nazaretyan A. P. Nonlinear future. M.: MBA, 2013.)
Налимов В. В. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. М. : Академический проект, 2011. (Nalimov V. V. Spontaneity of consciousness. Probabilistic theory of meanings and semantic architectonics of personality. M.: Akademicheskiy proekt, 2011.)
Пенроуз Р. Тени разума: в поисках науки о сознании. М. : Ин-т компьютерных исследований, 2005. (Penrose R. Shadows of the mind: a search for the missing science of consciousness. M.: Institut kompjuternykh issledovaniy, 2005.)
Петренко В. Ф. Основы психосемантики. М. : Эксмо, 2010. (Petrenko V. F. Psychosemantic approach. M.: Eksmo, 2010.)
Петренко В. Ф. Многомерное сознание: психосемантическая парадигма. М. : Эксмо, 2013. (Petrenko V. F. Multidimensional consciousness: psychosemantic paradigm. M.: Eksmo, 2013.)
Петренко В. Ф., Митина О. В. Психосемантический анализ динамики общественного сознания (на материале политического менталитета). М., 1997. (Petrenko V. F., Mitina O. V. Psychosemantic analysis of dynamics of social consciousness (on the material of political mentality). M, 1997.)
Петренко В. Ф., Супрун А. П. Человек в предметном и ментальном мире. Существует ли объективная действительность? Неоконченный спор Бора с Эйнштейном // Известия Иркутского университета. Серия «Психология». 2013. № 2. С. 62–82. (Petrenko V. F., Suprun A. P. Human at objective and mental world. Does there objective reality exist? Unfinished dispute of Bohr with Einstein // Izvestiya Irkutskogo universiteta. Series ‘Psychology’. 2013. No. 2. Pp. 62-82.)
Прибрам К. Языки мозга. М. : Прогресс, 1975. (Pribram K. Languages of the brain. M.: Progress, 1975.)
Семиотика и искусствометрия / под ред. Ю. Лотмана. М., 1972. (Semiotics and iskusstvometriya / ed. by Yu. Lotman. M, 1972.)
Смирнов А. В. Логика смысла: Теория и ее приложение к анализу классической арабской философии и культуры. М. : Языки славянской культуры, 2001. (Smirnov A. V. Logic of sense: Theory and its application to the analysis of classical Arabic philosophy and culture. M.: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 2001.)
Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000. (Stepin V. S. Theoretical knowledge. М., 2000.)
Степин В. С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 5–17. (Stepin V. S. Self-developing systems and post-non-classical rationality // Voprosy filosofii. 2003. No. 8. Pp. 5-17.)
Юнг К. Г. Психология бессознательного. М. : Канон, 2012. (Jung K. G. Psychology of unconscious. M.: Kanon, 2012.)