Берегите любовь. Часть IV

Автор: Гринина-Земскова А.М. - подписаться на статьи автора
Журнал: Информ-образование. 2022 Выпуск 1 - подписаться на статьи журнала
Дата публикации: Май 2022

Леня и Тая 

Мы даже не подозреваем, какое сильное влияние оказываем на привычки, взгляды своих детей, на их отношение к окружающему. А ведь маленькие дети самозабвенно гордятся своими мамами и папами, их профессиями, занятиями, даже костюмами. Они никому не поверят, что их родители в чем-то ошибаются или поступают плохо. Очень часто в своих играх дети изображают «мать» и «отца». И по содержанию этой игры можно безошибочно определить тот самый общий тон жизни семьи, которому придавал первостепенное значение Антон Семенович Макаренко.

Группа малышей играет возле дома. Руководит игрой самый бойкий, Леня. Он распределяет роли. Сегодня воскресенье. Он (отец) с сыном и дочкой приготовят обед, а мама (девочка Тая) пусть отдохнет. А то ей и так каждый день приходится готовить.

Однако Тая удивлена и не согласна:

– Папа в воскресенье должен в домино играть, а потом к дружкам сходить, – доказывает она, – вот ты и иди. А я управлюсь сама.

Тае нестерпимо хочется самой «испечь» пирожки из мокрого песка, а не поручать это Леньке. Она еще не знает, как приятно и радостно было бы ее маме отдохнуть в воскресенье от кухонных дел. Не видела девочка этого в своей семье.

– А как же дети? – допытываются Вася и Люба, назначенные на роли детей.

– На улицу марш, вот как, – не раздумывая заявляет «мама» Тая. – Нечего тут под ногами путаться!

– Нет, так неправильно, – обижается Леня. – Мы не будем с тобой играть, Тайка.

–А ты слушайся, Тая, слушайся, – вмешивается сидящая на скамейке старушка-пенсионерка. – Леня правильно говорит. Он молодец, вылитый отец. Тот зря жену не обидит...

Помощь маме со стороны отца и старших детей, заботу о здоровье и отдыхе мамы Леня воспринимает как должное. И в своей семье он не позволит жене стать прислугой. Потому что он с детства усвоил: мама для папы друг и товарищ, а не кухарка и служанка.

А Тая? К несчастью, Тая с детства видит, что все домашние дела – и в будни, и в праздники – удел мамы. И в будущем она повторит ее судьбу – в большей или в меньшей степени. В таких семьях, как Таина, жена, едва вернувшись с работы, немедленно впрягается в домашние дела, освобождая мужа решительно от всех забот. Сначала ей хочется ему угодить. И она стирает, гладит, варит, печет до глубокой ночи. Ей некогда заняться с детьми, некогда почитать, посмотреть телевизор. А муж, привыкая к этому, начинает считать такое «распределение обязанностей» в порядке вещей и с каждым годом становится все требовательнее и капризнее. Потом, с годами, жене хочется оправдать своего мужа перед другими и перед собой, и она нарочито небрежно утверждает: «Все они, мужики, одинаковые».

Дети растут, но за их воспитанием по-прежнему следить некогда: управиться бы с домашними делами. Какие уж тут книги, журналы! А мужу становится неинтересно с женой. Он готов считать ее ограниченной. И оправдывает поиски счастья на стороне... И тогда начинается действие второе. Муж возвращается поздно. А на детей из школы жалобы. Но родителям не до воспитания. Они заняты выяснениями отношений, часто на глазах у детей, заброшенных и униженных. И самое страшное, что взрослых равнодушны к тому, что унаследует дочь или сын для будущей самостоятельной жизни.

Цветы для мамы или брань?

Нежность, внимательность, заботу родителей друг о друге дети воспринимают без внушений. Но так же восприимчивы они и к плохому в своих семьях. Вот два характерных примера.

Отец Вовы не забывал при случае принести маме цветы. Однажды мальчик впервые пошел с товарищами в степь играть «в войну». Но после «сражения» он не забыл нарвать полевых цветов для мамы. Товарищи над ним смеялись, но он упрямо нес свой букет домой. Иначе ведь нельзя. Раз папа так делает – значит, это хорошо!

А у Алешки беда. Ему влетело. И размазывая по щекам обильные слезы, он горестно размышляет: «Раз папа так говорит, за что же меня побили?» Что же натворил Алешка? Он лишь повторил словцо, которое так часто употреблял отец в разговоре с Дядей Петей, сидевшим и сегодня у них в гостях. Дядя Петя засмеялся, а отец рассердился и больно ударил Алешку ремнем. Прибежала из кухни мать, надавала Алешке подзатыльников, а потом резко бросила отцу:

– Мог бы при мальчишке не лаяться!

Алешка так и не понял, за что его наказали. Но брань, которую он ежедневно слышит от отца и его приятелей, невольно прилипает к его языку. Правда, он знает, что при отце ругаться нельзя, но без отца он свободно бросит площадное словцо и своему дружку, и даже в лицо прохожему. А.С. Макаренко в свое время гневно возмущался равнодушием многих людей к нецензурной ругани. «Но если для женщины это свободно гуляющее похабное слово только оскорбительно, то для детей оно чрезвычайно вредно. С удивительным легкомыслием мы терпим это явление, терпим его существование рядом с нашей большой и активной педагогической мечтой. Необходимо поднять решительную, настойчивую и постоянную борьбу против площадного слова...»

Да, чиста и бескорыстна любовь малышей к родителям. Они готовы подражать им во всем. Поэтому в здоровой дружной семье дети растут и учатся без особого напряжения, без нравственных вывихов. Но не все родители умеют понять суть детского возраста, далеко не все стараются стать для малышей достойным образцом. Папа или мама не хотят, а зачастую и не пытаются расстаться со своими дурными привычками, угождают собственным страстишкам, не думая о том, что тем самым нравственно калечат собственных детей.

«Лучше бы папа побил…»

Косте всего шесть лет, но он старший из детей и часто помогает взрослым. То за хлебом сходит в магазин, то подметет кухню. А сегодня он забрался в папину комнату и в который раз с интересом разглядывает необычные вещи. Вот книжный шкаф. За широким стеклом стоят рядами толстые книжки: красные, желтые, голубые. В них, должно быть, много интересных картинок.

Костя легонько дернул дверцу шкафа, но она не поддавалась. Наверно, папа запер шкаф. Костя вздохнул и отошел. Он помнит, как однажды порвал случайно папину книжку с какой-то надписью. Папа очень рассердился и, хотя не побил Костю, но два дня с ним не разговаривал и шкаф стал запирать.

Костя перевел взгляд на папин письменный стол. Тяжелый мраморный прибор, а вот пепельница с чайкой. Костя подержал чайку за белые крылышки. У прибора стоит вечный календарь в блестящей оправе. Костя переворачивает его раз десять, прислушиваясь, как щелкают пластиночки с числами, потом покрутил валик и переставил четверг на субботу, переменил декабрь на июнь и, довольный, отодвинул календарь в сторону. Настольная лампа тоже интересна. Она изогнула тонкую блестящую шею и наклонилась белым абажуром к столу. На основании лампы – красная кнопочка: нажмешь – включится свет, оттянешь – погаснет. Костя щелкал без устали, пока не надоело.

Вдруг мальчику пришла в голову мысль протереть папин стол. Он знает, папа любит порядок на столе и обязательно похвалит его. Костя мигом находит у бабушки в кухне тряпочку и принимается за работу. Он отлично вытер настольное стекло. Хорошо бы протереть и лампу. Но лампа в дальнем углу стола. Костя встает на коленки прямо на стекло и тянется к лампе. Неожиданно раздается треск, и стекло под Костиной коленкой разъезжается. В испуге Костя хватается за лампу и разбивает абажур. Костя смотрит на раздетую некрасивую лампу и не верит глазам. Вбегает бабушка и всплескивает руками.

– Кормилец мой, что ж ты натворил?!

Она собирает в передник осколки абажура и настольного стекла и бранит озорного внука.

– Сколько раз говорено, чтоб не ходил сюда, неслух?! Вот ужо придет отец, он тебе даст, – грозит бабушка.

Костя чувствует себя глубоко виноватым и несчастным. Если б сейчас каким-то чудом склеилось стекло и абажур, он бы никогда сюда больше не пришел. Но стекло не склеится, бабушка уже выбросила его в помойное ведро... Костя знает, папа не побьет, папа ни разу еще не бил его, хотя было за что. Но как папа ему скажет, как посмотрит на него, сколько дней не будет с ним говорить...

– Бабушка, – хнычет Костя, – лучше бы папа меня побил... Ну за стекло и за лампу тоже...

– И след побить. Сколь напроказил, столь и получи, – ворчит бабушка.

Но бабушка только ворчит. А на деле она против наказаний.

– Это все нажитое, – не раз говорила она молодым, указывая на испорченную вещь, – а мальчишку сломаешь – трудов стоит выправить.

Знает, старая, что дороже, что дешевле. Вырастет такой Костя и ни за что не ударит своего ребенка. А замахнется сгоряча ненароком, сразу одумается: а как же меня умел отец воспитывать без ремня?! Вот и не возникнет в будущей семье Кости один из самых распространенных поводов для неурядиц между мужем и женой: жестокого, грубого отношения к детям. И будет такой Костя любимцем детворы всей улицы, любимым педагогом, врачом, мастером на заводе. Выдержка, тактичность, терпение отца и матери воздействуют на детей гораздо сильнее, чем брань и побои. А главное, эти качества становятся и нормой поведения самих детей.

Васе и Нюре запрещалось делать уроки на новой скатерти. Остались ребята одни, не послушались, поленились застелить скатерть клеенкой, а сверху газеткой, поставили чернильницу на скатерть, потом повздорили и нечаянно опрокинули чернильницу. Когда мать увидела, она обомлела. Вся средина золотистой скатерти была залита чернилами. Хотелось выбранить, наказать детей, задать им трепку за испорченную вещь. Но мать нашла в себе силы сдержаться. Прислонившись спиной к стене, она как можно спокойнее сказала:

– К весне вам был обещан велосипед, на него откладывались деньги...

Ребята встрепенулись и насторожились.

– Теперь за эти деньги я куплю новую скатерть, – сказала мать тоном, не допускающим возражений. Ребята сникли, но не сказали ни слова. Они знали, что мама так и сделает. И, как это ни огорчительно было им признавать, она права.

В жизни семьи бывают мелкие неприятности: кто-нибудь что-то разбил, сломал, испортил. Можно из-за погубленной дорогой вещи устроить семейный скандал, отравить надолго жизнь себе и детям. А можно сделать, как сделала мама Васи и Нюры, как наверняка будут поступать в таких случаях и Вася, и Нюра.

«Что тебе почитать, мамочка?»

У Ксении Васильевны в семье пополнение. Приехала и поселилась с двумя маленькими детьми больная сестра. Теперь в квартире стало семь человек. Спустя несколько дней больную по настоянию врачей надолго положили в больницу.

Маленькую дочку Олю Ксения Васильевна отводит в садик, за племянниками – двоюродными братьями присматривает Тимур – старший сын-пятиклассник.

Ксения Васильевна работает на заводе лаборанткой. Небольшая, стройная, она всегда одета очень изящно. Среди ее знакомых — молодые девушки, иногда она приглашает их к себе: посмотреть телевизор, потанцевать, поговорят о новинках моды или литературы. И нередко Ксения Васильевна лучше осведомлена о новинках, чем ее молодые, незамужние подруги.

– И когда вы успеваете? – удивлялись девушки.– У вас же семья.

– Вот выйдете замуж, – отшучивалась Ксения Васильевна, – я вам сразу открою секрет.

С приездом сестры и племянников дел в семье заметно прибавилось. Ксения Васильевна вставала очень рано, готовила еду на целый день, наказывала мужу, что купить к вечеру, просила Тимура поиграть с братишками, отводила Олечку в детский сад и бежала на работу. Вечером она навещала в больнице сестру, дома кормила детей ужином, пришивала пуговицы и зашивала прорехи, выслушивала детские истории и новости. Стирала теперь по воскресеньям, иначе не выходило.

В один из понедельников Ксения Васильевна пришла в плохо проглаженной кофточке. Это заметили в лаборатории.

– От таких делов, поди, не чает, сердешная, как до постели добраться, – посочувствовала уборщица тетя Зина и предложила свою помощь.

– Не беспокойтесь, тетя Зина, я сама, – ответила Ксения Васильевна, тронутая сочувствием сослуживцев. – Главное, освоиться в такой обстановке и не злиться. И в самом деле, скоро Ксения Васильевна освоилась. Она опять посвежела, была, как всегда, нарядная и по-прежнему спорила о книгах.

– Нет, вы должны нам раскрыть свой секрет, – настаивали девушки.

– Милые мои, на первый взгляд это довольно просто, – чуть лукаво сказала Ксения Васильевна. – Обо мне заботятся муж и сын.

Как-то в субботний вечер тетя Зина зашла к Ксении Васильевне посидеть с детьми.

– Твой-то на заводе задержался, а к восьми велел ждать его у театра. Билеты взял.

Ксения Васильевна заторопилась достирать детские вещи – разноцветные маечки, кофточки, трусишки. Маленькие племянники играли на диване с раскрасневшейся Олей. А Тимур сидел в кухне над раскрытой книгой. Он читал маме про конька-горбунка, да жаль, тетя Зина помешала. А начинается самое интересное, как, ерш подрался с карасем.

– Ма, ну слушай же, – просит Тимур.

Мать хорошо понимает сына, но как бы не обидеть тетю Зину.

– Читай, читай, милок, – упрашивает тетя Зина, – я страсть какая охотница до сказок.

Тимур дочитал до новой главы и побежал смотреть мультфильмы.

– По доброй воле читает сынок? – спросила старушка.

– Кто его знает, – ответила Ксения Васильевна. – Вот собирался на коньках погонять, а остался читать. Наверное, отцу подражает.

– А что ж отец?

Ксения Васильевна посветлела.

– Муж мне всегда читает. Я стираю или варю, а он читает. Он не может, чтобы без меня прочесть... – Ксения Васильевна засмущалась и добавила: – Любит поговорить со мной потом. И сынишка тоже...

Старушка разгладила замусоленные листы книжки и отозвалась:

– Видать, девка, в этом твой и секрет?

– В этом, тетя Зина, в этом, – улыбнулась Ксения Васильевна.

– Вот, сороки, дознавались, дознавались, а не дознались!

– Да какой же это секрет, тетя Зина? Я ж говорила, что все очень просто. А над девчатами подшучивала.

– Нет, девка, это не просто. Надо поставить себя так в семье, чтобы и муж, и сынок заботились о тебе. Другая, как обзаведется семьей, так куда ее и грамота девается. А ты вот и сестру выручаешь, и себя не роняешь. Вот оно и хорошо.

– Муж у меня, конечно, сознательный, вы ж его знаете.

– Как не знать, работала у него в цеху. Хороший мужик.

Тетя Зина была твердо уверена, что у хороших жен и мужья делаются хорошими, но не сказала. Не очень она бойкая в разговоре. Но попросила Ксению Васильевну непременно рассказать девчатам про свой секрет. Очень для них это важно.

Не знаю, подозревала ли Ксения Васильевна и ее муж, какое благотворное влияние они оказывали на сына. Не всегда мужчина заменит женщину в домашних делах. Есть дела, где мать незаменима, но облегчить труд жены всегда можно. А главное, чувствовать потребность в общении с женой, как с самым близким другом и товарищем.

Молодец, Люда!

Ирине Тимофеевне нравилось называть своего сына «мой цыпленочек», нравилось оберегать его от холода, от ветра, от всех неприятностей на свете. Когда мальчик болел корью, а потом скарлатиной, она готова была взять на себя любую муку. Но жизнь отвешивает каждому свою порцию. Ирине Тимофеевне оставалось только страдать и бесконечно жалеть своего маленького сыночка.

Между тем Валентин был от природы крепким мальчишкой. Он отлично научился вместе с соседскими ребятишками кататься на коньках, в школе он вместе со всеми бегал на переменках осенью и зимой во двор без пальто. Зато дома преображался, привыкнув, что мама крепче его любит, когда он чем-то болен, чувствует какую-то слабость. Сначала эта мнительность к болезням, его домашние капризы были лишь невинной хитростью. Но с годами это вошло в привычку. Он вырос раздражительным, недовольным, беспомощным.

Ему было уже около двадцати, а мать все ходила за ним, как нянька, утешала и уговаривала по целым дням при малейшей неудаче. Он кончил финансовый техникум, но с работой у него не ладилось. Ирина Тимофеевна с ужасом думала, что будет с ним, если случится что-нибудь с ней или с мужем.

Все чаще она задумывалась над тем, отчего Валентин вырос таким брюзгливым и беспомощным. Иногда она винила себя, но тут же сама себе возражала. Ведь она отдала сыну всю любовь, всю ласку, оберегала его так, что пылинки сдувала. Муж из-за длительных командировок бывал дома редко. Кому же, как не Валентину, ей было посвятить себя? И поспорив сама с собой, она горестно заключала: «Нет, видно, такой уж он есть. Все люди разные!»

Однажды, возвращаясь с Волги, Ирина Тимофеевна Наткнулась на девочку лет семи с окровавленной ногой. Ирина Тимофеевна ужаснулась и по привычке заохала. Но девочка не плакала, она только морщилась от боли, кусая обветренные губенки. Оказалось, что девочка бежала босая и где-то на крутом подъеме глубоко порезала ступню об острый камень. Больница была недалеко, и Ирина Тимофеевна привела девочку в перевязочную.

– Потерпи, Люда, – сказал молодой фельдшер, обрабатывая рану.

Когда рану прижгли йодом, девочка застонала, непрошеная слезинка выкатилась на щеку, но ни кричать, ни биться девочка не стала, а фельдшер пуще всего боялся детского крика.

– Спасибо, мамаша, – сказал он Ирине Тимофеевне, – выносливая, терпеливая у вас дочка...

Хотя похвала относилась не к ней, Ирине Тимофеевне почему-то стало приятно. Она проводила девочку домой. Людина мать, увидев дочь с забинтованной ногой, всполошилась.

– Не волнуйтесь, все в порядке. К вечеру сходите на повторный укол против столбняка – и все.

Людина мать растроганно благодарила Ирину Тимофеевну, а та в ответ сказала:

– Вы знаете, я так рада, что познакомилась с Людой. Ее даже фельдшер похвалил за терпеливость. И вас тоже, – помолчав, добавила Ирина Тимофеевна.

– А меня-то за что? – удивилась мать.

– Наверно, за воспитание...

– Ну, какое там воспитание. Некогда воспитывать. У меня их трое, а сама работаю на консервном заводе да еще в разные смены.

– Не говорите, – возразила Ирина Тимофеевна, – мой сын по-другому вел бы себя в перевязочной, кричал бы, как резаный.

– А он у вас один?

– Ну и что же?

– Это ж много значит, Ирина Тимофеевна. В большой семье дети и сами себя воспитывают, никуда ж не денешься. Вот недавно Люда возила Кирюшку в коляске, споткнулась, вывалила его и сама упала, нос расквасила. Самой больно, а где уж ей плакать! Скорее утешать его да уговаривать: «Не плачь, не плачь, сейчас все пройдет. Хорошие мальчишки не плачут».

– Ну не только ж это? – не унималась Ирина Тимофеевна.

– Нет, конечно, и мы с отцом внушаем. А насчет девочек я вам скажу, им особенно следует быть терпеливыми и выносливыми, и я свою учу, как могу.

– Но почему именно девочку?

– Да хотя бы потому, что она – будущая мать. Роды, кормление, болезни детей – это все ее кровное, от этого ей никогда не уйти, не говоря обо всем прочем, что женщине приходится. Скажи мне кто-нибудь перед войной, что я буду работать грузчицей, посмеялась бы тому в лицо. А пришлось. Эвакуировалась в Сибирь, профессии никакой, работать край надо, вот и пошла в грузчицы. Стала первый мешок поднимать – никак. Кругом смеются. Ну, думаю, умру, а подниму. И подняла, и работала еще как!

– А разве мальчикам не нужны воля и выносливость? – думая о своем, сказала Ирина Тимофеевна. – Мужчинам, по-моему, они больше нужны.

– Нужны-то нужны, да о мальчишках как-то сама жизнь больше беспокоится. И в школе, и на футболе, и в армии, и на любой работе их к тому приспосабливают. А о девчонках матери следует беспокоиться в первую голову.

– Да, пожалуй, вы правы насчет девочек, – прощаясь, сказала Ирина Тимофеевна и горестно вздохнула. – Только матери и о мальчишках надо думать. В общем, что мать посеет, то и пожнет...

 Зачем унывать?

Осенью 1954 года у нашей учительницы случилась беда: ночью их обворовали. В учительской эту неприятную новость обсуждали на всех переменах, сочувствуя Анастасии Георгиевне. Да и как было не сочувствовать! Только-только люди немного приоделись, отказывая себе во многом, – и вот, пожалуйста!

– И когда только этих паразитов переведут? – возмущался наш завхоз.

– Горюет теперь наша Настенька? – печалилась пожилая библиотекарша. – Хорошо, если уцелело в чем выйти, а то оставят яко наг, яко благ...

– Мерзавцы! – ругался преподаватель труда.

– И откуда берется эта погань! – негодовал старый словесник. – Кажется, любой может работать и зарабатывать!

После уроков мы решили навестить всей компанией нашу пострадавшую. Лаборантка физического кабинета наотрез отказалась: «Знаете, я не умею утешать в таких случаях. И вообще, мне кажется, мы будем лишними». Кое-кто ее поддержал, но большинство решило пойти. Дом Анастасии Георгиевны мы посещали часто. Там всегда было весело. Муж ее – Саша – демобилизованный офицер, имел третью группу инвалидности. Но такого балагура и весельчака поискать надо было. Он работал воспитателем в ремесленном училище и был любимцем мальчишек и девчат.

Любопытно, что дети ему никогда не мешали, даже при гостях. Он усаживал сыновей рядом с собой и затягивал под баян свою любимую «Пропеллер, громче песню пой...» Когда настроение поднималось до предела, он передавал кому-нибудь из умеющих играть баян и пускался в пляс. И дети не отставали от отца. Видеть теперь эту веселую семью в горе нам было как-то не по себе, и мы остановились перед домом.

– Ну, что тут раздумывать, – решила учительница истории, – разделенное горе – полгоря. Давно известно. Идемте...

И все-таки мы шли с тяжелым сердцем, будто сами были в чем-то виноваты. Но войдя в дом, мы поразились. Нас встретил Саша с баяном в руках, веселый и приветливый. Он проводил нас в комнату, где за круглым столом сидела вся семья. На столе стояла початая бутылка вишневки, консервы, торт, конфеты. Учитель физики не утерпел:

– Послушайте, да у них ничего не случилось. Ведь разыграли же нас! – и захохотал.

Но мы, женщины, сразу заметили заплаканные глаза хозяйки и одернули товарища. Саша искренне радовался нашему приходу, раздвинул стол, суетился, усаживая всех поудобнее, потом выставил на стол вторую бутылку.

– Так за какую радость выпьем? – не унимался физик.

– За то, что живы, за то, что не стоит унывать! – отозвался хозяин. – Правильно я говорю? – обратился он к нам.

– Значит, все-таки обчистили? – вздохнула библиотекарша.

– Не будем об этом. Давайте выпьем! – сказал Саша.

Мы выпили, заговорили. Постепенно тягостное настроение исчезало, и способствовал этому хозяин. Он рассказывал про кражу подробно, обстоятельно. Но казалось, ему ничего так не жалко, как пролитых женой слез.

– Расплакалась наша мамка, разогревалась. Что делать? Взял пацанов, пошел в сберкассу, снял последние рублишки и накупил, чего душа пожелала. Дети с лукавинкой в глазах слушали отца.

– Эх, и батька у вас! – ущипнул младшего физик.– С таким батькой не пропадете!

Дети и без того знали, какой у них хороший отец, и жались к нему.

– А что, – сказал Саша, – может, мне с моей Настенькой еще тридцать лет жить, а я буду глядеть, как она плачет? – он наклонился и поцеловал жену в глаза. – Не тужи, не такое было да пережили!

– Вот человек! – шепнула мне библиотекарша.

– Лучше бы ты платье купил, – вздохнула Анастасия Георгиевна. – В чем в школу идти – головы не приложу, – она страдальчески посмотрела на свой цветастый халат.

– За то, чтоб не унывать, – в тон хозяину сказал наш физик и сам налил по новой рюмке. – Баян же не украли?

Все рассмеялись.

Потом физик вынул кошелек, выгреб все, что там было, бросил на стол и провозгласил:

– Кто больше?

Нам было весело. Мы, право же, все впервые были так настроены при столь печальных обстоятельствах. Модницы из нашей компании уже обсуждали вместе с хозяйкой, как лучше и выгоднее сделать срочно платье. Кто-то на газете уже рисовал фасон.

– Спасибо, друзья – растроганно сказал Саша,– хорошо вышло, по-нашему, по-солдатски.

Дети, десятилетний Игорь и восьмилетний Олег, внимательно следили за отцом, мамой, гостями. Осмысливали случившееся и отношение к этому взрослых. И мне думалось, и они вырастут такими, как их отец. И это будет большое счастье для ребят. Ведь таких людей невзгоды не согнут и не сломают. Им всегда помогут жизнелюбие и народная мудрость. А морщинки у них — это следы улыбок, а не горьких слез.

Бабуся и бабка

Две женщины, мать и жена, любят всей душой одного и того же человека, и каждая по-своему заботится о нем. Кажется, эта любовь должна сблизить двух женщин – старую и молодую. Ведь одна из них вырастила и воспитала для другой мужа. Но вопреки всякой логике, свекровь и невестка часто не ладят, недолюбливают друг друга. Почему? Обычно девушка искренне надеется ужиться с матерью любимого человека — будущего мужа. И со своей матерью девушка ласкова и приветлива и с удовольствием сделает все, о чем та ее попросит. Но стоит сойтись невестке и свекрови в одной семье, как женщин будто подменяют. Виноваты бывают обе. Случается так, что сын и невестка нагружают на мать все дела да еще внучат. А сами проводят год, и другой, и третий без забот и без хлопот. Все свободное время и выходные дни молодые гуляют, развлекаются, эгоистично рассуждая:

– Только и погулять, пока молоды!

И матери, которой на долю выпала далеко не праздная молодость и которая законно ждала облегчения от взрослых детей, становится горько и обидно. Сами молодые об этом не догадываются, а скажет мать – скандал. Теперь сыну кажется, что жене отдых нужнее, чем матери. Ведь мать не работает на производстве, что означает в понятиях многих молодых людей, «просто сидит дома». Хотя рабочий день такой «сидящей дома» пожилой женщины длится по 15–17 часов.

А то, напротив, свекровь попадется с крутым нравом. И хочется такой властной женщине, чтобы новая молодая семья непременно жила по ее правилам. И уж тут не идут в счет ни возраст молодоженов, ни их вкусы и желания. И нет никакой самостоятельности невестке. Ну как тут избежать конфликта? И ссорясь, обе успокаивают себя: «Да где это видано, чтобы свекровь с невесткой уживалась?»

Нередко случается, что невестка не по душе свекрови, хотя сын по-настоящему любит жену, считает ее лучшей подругой жизни. А мать, видите ли, не о такой мечтала для своего сына. И вот уже жалобы сыну, сравнения невестки с другими женщинами, унизительные сцены. Конфликт. А сколько случаев обратной антипатии! Свекровь – женщина при всех достоинствах. Сослуживцы уважают ее, соседи в ней души не чают, а вот невестка не любит. И считает ее причиной всех своих семейных неудач, хотя живет с мужем не первый год. Или так. Недовольна жена мужем: карьеры не сделал, мало зарабатывает, выглядит хуже других или выпивать стал. И вот, молодая женщина опять обвиняет свекровь в плохом воспитании сына.

Не перечтешь всяких причин и следствий. Редкий из нас не наблюдал подобных отношений, а сколько людей сами пережили или переживают такую семейную драму. Хуже всего в таком конфликте мужчине. Мать обидеть – плохо, жену обидеть – тоже несладко. Мужчина оказывается между двух огней. Напряжение в семье подбирается к пику. Любопытно, кстати, что конфликты между зятьями и тещами возникают гораздо реже. Вдаваться в анализ причин и следствий конфликтов между свекровями и невестками бесплодно. Важно понять другое. Неужели это действительно извечно неразрешимый конфликт?

В среде педагогов частенько возникают споры на этот счет. И мнение большинства сводится к тому, что этот конфликт, в принципе, разрешим, более того, он давно должен был изжить себя, и если этого еще, к несчастью, не случилось, то виной всему досадные промахи в воспитании. Быть может, это кажется парадоксальным, но воспитывать уважение, терпимость, сочувствие к слабостям или даже странностям пожилого человека – свекрови или тещи – должны не только родители, но и мы, педагоги, в школе.

Но самым действенным оказывается все-таки семейное воспитание. Причем детям не нужны никакие специальные уроки, нотации или проповеди. Важно опять-таки общее отношение взрослых друг к другу, личный пример родителей. Если они с любовью, терпением и уважением относятся в семье к дедушке и бабушке, это залог того, что не случится неразрешимых конфликтов в семьях их собственных детей. Детвора чрезвычайно восприимчива. Улавливается даже оттенок голоса, с которым папа и мама говорят о своих престарелых родителях, о других родственниках или знакомых. И не стоит удивляться, если дети отнесутся к какому-то человеку так же, как родители. Критически осмыслить свой поступок маленький народ еще не может, зато он великолепно подражает.

В одном из первых классов нашей школы училась девочка Мирра. Вся она от белой пелеринки до капроновых бантов в косичках была какая-то особенная, воздушная. Посмотришь на нее и подумаешь: вот-вот поднимется и улетит, как бабочка. Так уж искусно одевала ее мама – самая модная портниха в городе. Белокурая Мирра казалась нежной девочкой. Но стоило ей заговорить с одноклассниками, как в ее тоне появлялись высокомерные нотки, губы презрительно кривились, носик задирался вверх, а в лице появлялось что-то не по-детски напряженное, неприятное.

Как-то коллега учительницы Анны Сергеевны спросила ее, почему Мирра называет свою бабушку не иначе, как «бабка», и показала при этом, как девочка кривит губы.

– Не может быть, – удивилась Анна Сергеевна,– я сама слышала, как она рассказывала о своей бабусе.

Заинтересовались, разобрались. Оказывается, бабушку по матери Мирра называет «бабусей», а бабушку по отцу — «бабкой». Учительница решила поговорить с матерью Мирры. Нам было по пути. Анна Сергеевна недолюбливала Калерию Вячеславовну и попросила меня сопроводить ее, чтобы вдвоем более объективно сделать нужные учительнице выводы.

Калерия Вячеславовна встретила нас холодно. У нее сидела заказчица, и хозяйка просила нас подождать. Ей было далеко за тридцать, но вся она от перекрашенных соломенных волос до узконосых туфелек-шпилек была живой моделью для модного журнала. Заказчица была молоденькой девушкой-ткачихой, которая, видно, прослышала о модистке и решила, хоть и дорого, но сшить платье по всем правилам. Портниха развернула принесенную ткань, ловко накинула на поднятую руку и поморщилась. Ткань была недорогой, купленной, со слов девушки, со второй в ее жизни получки. Скоро премьера в театре, она хочет пойти с подругами в новом платье.

Но подробности не интересовали портниху. Ткань ей определенно не нравилась, и с лица не сходила брезгливая гримаска, точь-в-точь как иногда у Мирры.

– Ну что из этого можно сшить? – высказалась Калерия Вячеславовна. – Разве только домашнее платьишко! А модного ничего не выйдет, вида никакого нет...

И она возвратила материю. Девушка смутилась, покраснела, свернула, потом снова развернула и опять свернула ткань. Мы с Анной Сергеевной переглянулись. Расцветка материала была прелестной, несомненно, у молодой ткачихи был вкус. Девушка попросила извинения за беспокойство и ушла. Нас возмутила эта унизительная сцена.

– Зачем вы обидели девушку? – спросила я у хваленой портнихи.

– Стану я с такой дешевкой возиться! – самоуверенно ответила та. – работать что с шерстяным, что с простым – труд одинаковый. А оплата — разная. Зачем мне за «просто так» вкалывать? — Она распахнула шифоньер и вынула шикарное платье из дорогой шерсти.

– Посмотрите, какую вещицу я сделала для Кати, – сказала она, фамильярно назвав по имени самую популярную актрису нашего городского театра. Я взглянула на платье, а Анна Сергеевна демонстративно отвернулась и стала разглядывать комнату. Хозяйка что-то сообразила и поспешила перевести разговор на другую тему.

– Одна комната, – пожаловалась она, – нас трое, а тут еще бабка пожаловала. Пришлось раскладушку покупать. А где ставить? Хоть на голову...

– Свекровь? – строго спросила Анна Сергеевна.

– Конечно, ответила хозяйка. – Моя-то мама не позволит себе стеснить нас.

– А я как раз насчет этого к вам и пришла, – объяснилась Анна Сергеевна.

– Насчет бабки? – удивилась Калерия Вячеславовна.

– Вот именно. Насчет бабки и бабуси, – строго повторила учительница.

Разговор с матерью ученицы был долгим. Говорили о разном отношении к бабушкам, о том, как это вредно отражается на Мирре, которую ее не любят в классе из-за ее заносчивости. Анна Сергеевна приводила примеры из жизни, педагогические обоснования. Калерия Вячеславовна слушала учтиво, но я сомневалась, что она воспримет эти советы. Тупое самодовольство ограниченной, плохо воспитанной натуры проглядывало в каждом жесте, в каждом слове.

– Да, придется вам поработать, Анна Сергеевна, и с дочкой, и с мамочкой, – сказала я, когда мы вышли на улицу.

– Боюсь, мне одной не одолеть такую скалу, – вздохнула Анна Сергеевна. – Таким трудно втолковывать, что они сами рубят сук, на котором им еще нужно будет сидеть. Вырастет ее Мирра и собственную мать выгонит из дому. Не верите?!

Я не возразила, потому что не раз встречалась в своей практике с такими Калериями. А вы не встречались, читатель? Наверно, случалось. И если когда-нибудь подавленная хамским отношением дочери или сына такая мать пожалуется вам, спросите ее: а как в свое время она сама относилась к своим родителям и родителям мужа?

Двоюродные сестры

В субботу к Саше приехала двоюродная сестра – ровесница Клава. Вечер провели дома, а в воскресенье утром отец предложил девочкам прогуляться по лугу. Клава с удовольствием согласилась, а Саша поморщилась:

– Ну что мы там не видели, папа? Тоже, мне флора – полынь да колючки!

– А вот и нет, – возразила сестра, – там и Волга недалеко, и парк. Там очень интересно.

Утро было прозрачное, солнечное, яркое. Невидимые жаворонки пели в вышине, желтые овсяночки порхали над низкими кустами. Изредка пролетали, взмахивая бирюзовыми крыльями, синегалки. Клава резвилась, как маленькая. То скакала через бугорки, то ничком бросалась на зеленую душистую полянку и замирала, то запрокидывала голову и уверяла, что через голубое небо пробивается золотистый свет.

Недалеко от кустарников лежали два больших камня. Саша сдула с одного пыль, уселась, достала из сумочки книжку и принялась читать. Отцу было неприятно равнодушие дочери, он предложил девочкам собирать цветы.

– Ну, какие же здесь цветы, – усмехнулась Саша,– одна полынь.

– А полынь-то в мае как раз цветет, – уговаривал отец, но дочь продолжала читать.

Семен Петрович направился к племяннице. Клава уже нарвала целую охапку золотистых одуванчиков, каких-то голубых и белых цветов и перебирала их около ручейка. Откуда тут взялся ручеек, Семен Петрович не мог понять. Видно, где-то пробился родничок и побежал по ложбинке. И там, где он пробежал, трава росла самых разных зеленых тонов. Семен Петрович подумал, что никакая, даже самая искусная вышивальщица не сможет так подобрать эти зеленые тона. Клава согласилась с ним и в свою очередь увлекла дядю за собой.

– Что я нашла! Сейчас покажу.

Семен Петрович бежал за быстроногой племянницей, а она на бегу расписывала свою находку.

– Представляете, полынь – и вдруг цветет голубым! Вы только взгляните на эти крохотные клумбочки!

Желтую и белую полынь Семен Петрович видел, а вот голубого цветения не встречал. Кустики были нежные, душистые. Семен Петрович глянул на яркий букет племянницы, вдохнул свежий пряный запах, и ему захотелось собрать букет для жены. Клава помогала ему, и он невольно залюбовался племянницей. Худенькая, быстрая, она походила на овсяночку. Лицо разгорелось, светилось радостью. Она, как мотылек, порхала от цветка к цветку.

«Так радоваться можно только в юности», – подумал Семен Петрович и рассердился на свою красивую надменную Сашу.

– Дядя Сеня, смотрите, а полынь растет почти правильными кругами, как на клумбах. Не верите? Вот один кружок, вот другой, третий...

Сизо-зеленая молодая полынь отливала на солнце серебром и была мягкая и пушистая. Она поднялась от земли и в высокой траве казалась дорогим ковром. Клава отыскала в центре полынной клумбы старый кустик, который, видимо, и сеял семена, но так и не додумалась, почему семена ложатся по кругу.

Семен Петрович предложил девочкам пройтись к саду. Саша нехотя согласилась. Огромный сад, принадлежавший Сельхозинституту, со всех четырех сторон стеной ограждали пирамидальные тополя, на которых ютилось множество скворцов. Клава первая прорвалась сквозь зеленый забор тополей и замерла в восторге: весь сад цвел. Саша тоже полюбовалась, но без особого восторга. И видя ее холодность, отец с горечью подумал: «Почему он, поэт по натуре, вырастил дочь такой равнодушной к природе? И школа не помогла, хотя по ботанике у Саши всегда были пятерки».

Вечером он говорил с женой. Рассказав подробно о прогулке, особенно подчеркивая разное отношение девушек к природе и умение Клавы радоваться красоте степи, сада. Мать представила свою видную красивую дочь рядом с худенькой невзрачной племянницей и улыбнулась:

– Ну что тебя встревожило, Сеня? Клава живет в большой семье, ничего хорошего не видит, так она рада-радехонька даже этой прогулке.

– Да я не о Клаве говорю, а о Саше, – с досадой сказал Семен Петрович. – Ведь она сама себя лишает радости

– То есть как?

– А вот как наша соседка Лина Аркадьевна. Весь отпуск проплакала, потому что не достал муж путевку в Крым.

– Ну, Сашенька в детском саду будет работать. И в Крым, и на Кавказ с ребятишками будет ездить, – сказала мать мечтательно.

Отец вздохнул: «Не представляю, как можно работать с детьми, не любя природы!» Но спорить с женой он не хотел, и все осталось по-прежнему. А между тем его тревога была не напрасна. Любовь к природе обогащает человека, помогает молодым людям быстрее освоить профессии, с ней связанные, — садовода, рыбака, агронома, даже врача или педагога. Наконец, семейная жизнь становится красивее и насыщеннее, если супругов согревает любовь к природе. Можно проплакать весь отпуск, как Лина Аркадьевна, как, вероятно, сделает в аналогичном случае и Саша. А можно этот же отпуск отлично провести здесь. Думается, будет у Клавы не один счастливый день в степи, на Волге, за Волгой, когда она будет загорать днем на золотистой песчаной косе или ночью у костра на берегу мечтать вместе с мужем о будущем. Мало ли замечательных уголков природы в степном краю, в средней полосе, в Сибири. Но их красота открывается лишь тем, кто умеет находить с природой общий язык.

Разговор – и разговор…

Поздним летним вечером к небольшой железнодорожной станции, сплошь заставленной нефтяными цистернами, разбрызгивая грязь, подъехал бензовоз. Шофер-богатырь вылез из кабины и, не разбирая дороги, направился к станционному буфету. В крошечном зале ожидания к нему стала присматриваться тоненькая девушка в белых туфельках. Потом она неожиданно подбежала к парню и радостно воскликнула: «Ванюшка! Вот так встреча!»

Шофер узнал в девушке одноклассницу по семилетке Тасю с Выселок, что за речкой. Тася окончила фельдшерское училище, приехала работать в родное село. Да вот попутную машину не могла найти. Глядя на девушку, шофер удивлялся: та же Тася и вроде другая. В лице, что ли, перемена или платье путает? Он с удовольствием подвез бы девушку, да вот в кабине грязновато. Тася махнула рукой: пустяки.

Девушка засыпала Ивана вопросами о селе, о знакомых, о школе; сама рассказывала об училище, госэкзаменах, о том, как добивалась назначения сюда. И Ивану почему-то было радостно и тепло от этого разговора. Сам не зная почему (никогда с ним такого не было), перенес он Тасю через лужу, чтоб не замарала белых туфелек. И в кабине улыбка не сходила у него с лица. Одного боялся: как бы по дороге в какой-нибудь яме не застрять. Только что прошел сильнейший дождь. Но так и получилось. И они с Тасей ждали, должно быть, часа два, пока не помог им встречный МАЗ выбраться из грязи. Иван опасался, что Тася рассердится и будет его ругать за неловкость, но девушка по-прежнему разговаривала весело и ласково.

Шоферу тоже захотелось рассказать о себе. Он уже женат на Фене, той самой, что с Тасей в пятом классе за одной партой сидела. И дочка есть, малышка Сонька.

– Соней, значит, назвали. Славное имя, – одобряет Тася. – Как у Софьи Ковалевской.

– А Фенька моя – хорошая. Ты-то помнишь ее? – разоткровенничался Иван.

– Помню, помню, – засмеялась Тася. – Ох, и ершистая была.

– Во-во, – тоже смеется Иван.

Он хотел довезти Тасю домой, до Выселок было еще километров пять, но потом передумал и упросил Тасю заехать к ним с Феней и переночевать. Девушка согласилась, было приятно через столько лет встретиться со школьной подружкой.

Иван застучал в дверь своего дома огромным кулаком, но Тасе показалось, что сказал он боязливо:

– Феня, открой, это я.

За дверью послышалось шарканье туфель и недовольный голос:

– Гоняет тебя, полуночника...

– Застряли, Фень, грязь, темнотища...

– Вечно ты втюришься, медведь косолапый.

– Фень, да ты не ругайся, я не один...

Загремевший засов застопорился.

– А с кем тебя еще черти принесли? Опять с приятелями, с дружками? Не пущу! Уматывайтесь отсюда! Явились!..

–Открой, говорю! – разозлился Иван и стукнул кулаком в дверь.– Не слышишь, опять дождь пошел, дура!

Тася не верила своим ушам: неужели это Феня?

– От дурака слышу, – отпарировали за дверью. Как она повторяла свою мать! Так умела говорить с людьми лишь тетя Дуся, и поэтому Тася старалась не ходить к ним. Но Феня? Она всегда так забавно представляла мать, а теперь сама... И девушке непременно захотелось поговорить с подругой.

– Феня, открой, пожалуйста, это я, Тася Румянцева...

– Ой, господи! – Феня открыла дверь и проводила гостью в комнату, а тут засуетилась, усаживая.

Иван хотел включить свет, но жена прикрикнула:

– Тише ты, чурбак с глазами, дите спит!

– Ну, хватит, разоралась! – гаркнул Иван во весь голос и стукнул кулаком по столу.

– Знаете что, – заспешила Тася, – я пойду домой. Здесь недалеко.

– Что ты, Таська, с ума сошла. Да разве я тебя отпущу по дождю, – решительно заявила Феня, включая свет. – А на нас не обращай внимания. Мы с ним привыкли собачиться, с ним иначе нельзя...

Тася пожала плечами, а Иван, хлопнув дверью, вышел к машине, угрюмо думая, что зря похвастался женой перед Тасей «Разлаялась, а чего – и сама не знает. Хоть бы пьяный пришел! Почему он раньше не злился так на Феньку! Наверно, привык. Тася вот не такая, вежливая, веселая. А учились вместе, вроде были одинаковые». Иван тяжело вздохнул, накрывая капот брезентом.

А в комнате разговаривали подружки.

– Зачем ты, Феня, с мужем так говоришь? Ведь у вас Соня растет, нехорошо.

– Она еще дите, вот какая крошечка, – заворковала Феня, пеленая проснувшегося ребенка, – она еще ничегошеньки не понимает...

– Ты же поняла, – вздохнула Тася, – ну точь-в-точь стала, как тетя Дуся.

– Твоя правда, Таська, не хочу, а слова мамкины сами собой вылетают.

– А ты их придерживай, ты же взрослый человек!

– Неужели Сонька такая же будет? – испугалась Феня. – Я тогда ее прибью.

– Не прибьешь, а сраму и горя хватишь, – сердито сказала Тася.– Ты думаешь, зря в народе говорится: «Яблочко от яблоньки недалеко падает!»

Не зря! Незаметно растут дети. Кажется, совсем недавно вы устраивали ребенка в ясли, потом переводили в садик. И вот уже ваш первоклассник, гордый своей новой формой, несет портфелик с букварем и арифметикой в школу, несет, как чудо, которое раскроется перед ним в классе. А год спустя, счастливый и торжественный, он придет домой с табелем о переводе во второй класс, потом в — третий, четвертый...

И оглянуться вроде не успели, а они уже не дети. Подростки. Большие!