Основные тенденции изменения трактовки онтологической сущности и права в современном мире

В современном мире особенно возрастает роль права. Оно через решение конкретных правовых вопросов в большей степени, чем другие общественные регуляторы (мораль, религия), способствует преодолению межличностных и социальных конфликтов, возникающих в современном обществе. Постоянное расширение сферы правового регулирования порождает две проблемы: количественное возрастание правового материала и усиление юридико-технического подхода к праву, который не учитывает широкий этико-социальный контекст. Преодоление этих недостатков возможно при определении специфики, смысла и цели права как такового, то есть его онтологической сущности.

Она диалектически содержит в себе идеи справедливости, целесообразности, равенства, свободы. Онтологическая сущность права составляет неизменное содержание права, которое связано с определенными физическими, антропологическими и социальными характеристиками человеческого бытия: со смертностью человека, потребностью детей в родительском уходе, со стремлением к миру и безопасности, с потребностью личности в максимальном развитии своих способностей. Кроме того, она включает в себя понимание права как социального феномена, имеющего место во всех человеческих обществах. При этом специфика права такова, что оно всегда будет детерминировано принципами, доминирующими в общем мышлении соответствующего времени. Современный западный правовед, профессор Гамбургского университета Г. Хенкель указывал, что «создатель права – общий дух общества, а не отдельный человек или отдельные группы людей. Общий дух общества устанавливает свое право»[1].

Вторая половина XX века стала точкой отсчета новой современной эпохи[2]. Она ознаменовалась существенными сдвигами в социокультурной и политико-правовой сферах. Эти сдвиги в свою очередь послужили основой изменения трактовки права, его назначения и функции в современном мире.

В социально-культурном плане по мере эволюции общества происходит его усложнение и дифференциация[3]. Следовательно, еще более остро, чем в прежние времена, встает вопрос об интеграции индивида в общество. Ж. Ж. Эрман считает, что главной характеристикой современного состояния этих взаимоотношений является «плюрономия», т. е. «расплывчатая, размытая принадлежность к нескольким базам идентичности. Плюрономия порождает нормативные и ценностные конфликты, своеобразные «логические дуэли»[4].

Во многом явление плюрономии определяется процессами глобализации. Информационные потоки, сети, системы способствуют уплотнению символических социальных отношений, имеющих своим следствием отказ индивида от жесткой однолинейной национально-культурной идентичности, основанной на национально-географическом положении. «Такой новейший индивид, – пишет Ж. Ж. Эрман, – более не чувствует себя оплетенным родственными связями, а целиком погружается в транснациональные сети»[5]. Кризис национальной идентичности и поиски глобальной идентификации являются отличительной чертой современного общества.

С другой стороны, во все более усложняющемся, дифференцированном обществе возрастает роль субъективного фактора. Увеличение степени автономности и интеллектуального развития человека приводит к росту влияния отдельного индивида на развитие общества и таких его составляющих, как политика, право. Это положение подтверждено исследованием крупнейшего немецкого социолога Элиаса Норберта, который, проследив изменение баланса индивидуальной и групповой идентичности на протяжении трех столетий, пришел к выводу, что в современных обществах возрастает чувство индивидуальности[6].

Современная интерпретация индивидуальности отличается от классического индивидуализма с его противопоставлением личности – обществу, индивида – коллективу, индивидуализации – социализации. В ней индивидуальности придается смысл некой опирающейся на обоснованное интерсубъективное отношение связующей силы, не приписывая ей какого-либо субстанционального смысла. Франсуа Лиотар так написал об этом: «Самость это мало, но она не изолирована, а встраивается в сложную, мобильную как никогда ткань отношений. Независимо от того, молодой человек или старый, мужчина или женщина, богатый или бедный, он всегда оказывается расположенным на «узлах» линий коммуникаций, сколь бы малыми они ни были!»[7].

Именно эта биполярная характеристика современности дает основание говорить о появлении личностной идентичности. Ее главными характеристиками становятся: с одной стороны, возрастающее у человека чувство осознанности своих индивидуальных особенностей и возможности их реализации, а с другой – чувство наднациональной, космополитической общности со всем человечеством, основанное на сверхчувствительном к различиям универсализме.

В политико-правовой ситуации означенные ценностные сдвиги реализуются в следующих моментах. Во-первых, происходит строгое разделение государства, гражданского общества и права. Право в современном обществе приобретает особое значение, оно начинает регламентировать институты государства, власти, гражданских отношений. Из сферы гарантий и сопровождения государственной власти право смещается в область основную и самоценную: оно возвышается над государством и обществом и становится последней окончательной инстанцией в возможных спорах и противоречиях между обществом и властью, индивидом и обществом.

Во-вторых, в конце XX века еще более настойчиво начинает звучать антропоцентрическая идея в области права. Теперь становится юридической аксиомой, что всякая государственная власть должна иметь своей целью содействие человеку, обеспечение его физического существования и благополучия, максимальное развитие его индивидуальных способностей[8]. Правовая свобода выражается в возможности высказывать и защищать собственные интересы. Государство должно существовать ради человека, а вот человек не должен и не может существовать ради целей государства. Как утверждает Райнер Арнольд, «этатизм (то есть государствоцентризм, сосредоточенность на государстве, постановка во главу угла именно государства), который преобладал в девятнадцатом веке и в первой половине двадцатого века, ныне утерял свое значение»[9].

В-третьих, в мультикультурном обществе как сложной дифференцированной системе особо остро встает проблема правового статуса человека в тесной взаимосвязи с онтологической сущностью права. Она решается в рамках интерсубъективного отношения, обеспечиваемого не только с помощью самоуправляющихся общностей, но и путем правового регулирования. Право в таком контексте может быть представлено как условие взаимопонимания, которое служит решению проблем и координации целей отдельного индивида через посредничество общества и политической власти.

О том, каким должно быть право в современном мультикультурном, многонациональном обществе очень точно написал Юрген Хабермас: «Современное право конституирует статус правового субъекта посредством субъективных свобод в отношении действий, которые можно отстаивать в соответствии с собственными предпочтениями. Действительно, автономными граждане являются лишь тогда, когда вместе могут осознавать себя в качестве авторов тех законов, которым они подчинены как адресаты: без субъективных свобод действия и возможности отстаивать эти свободы, обеспечивающие частную автономию отдельных правовых субъектов, нет никакого права вообще»[10].

Итак, современное право должно быть признано всеми субъектами права, что становится возможным только при все возрастающем уровне их автономии. Речь идет прежде всего о новом понимании частно-правовых и публично-правовых основ. В контексте интерсубъективных отношений они должны взаимно обосновывать и гарантировать друг друга. Политико-правовые институты как демократические предполагают, в первую очередь, что адресаты права всегда имеют возможность воспринимать себя в качестве его авторов. Основные, субъективные права, гарантирующие частную автономию граждан, конституируют в свою очередь правовых субъектов, которые в случае надобности способны эффективно отстаивать свои правовые претензии и в силу этого принадлежат добровольной ассоциации граждан. Это требует средств для правовой институциализации, при которой граждане могли бы выступить в роли граждан государства как таковых, то есть субъективных публичных прав.

В этой связи особую значимость приобретает интерпретация основного правового принципа формального равенства. Классическая интерпретация формального равенства восходит к либеральной традиции, понимающей его как равенство возможностей. Правовой смысл равенства возможностей связан с гарантией того, что судьба человека в обществе определяется не обстоятельствами, а принимаемыми им решениями. Следовательно, равенство возможностей должно предоставлять условия человеку для максимальной реализации его способностей, независимо от социального статуса, национальной и половой принадлежности. Правовое регулирование, исходящее из равенства возможностей, должно гарантировать, что социальные условия никогда не поставят в привилегированное или невыгодное положение того или иного человека. Его успех должен быть результатом собственного выбора и затраченных усилий, чтобы тактическая реализация гарантированных прав была заслуженной, а не дарованной сверху.

С ростом неравенства экономического, имущественного положения и социальных, жизненных условий фактические предпосылки равенства возможностей в использовании равным образом распределенных правовых полномочий разрушаются. Уил Климлика считает, что в современном обществе принцип равных возможностей нельзя считать основой правового регулирования. «Люди с природными недостатками не имеют равных возможностей в получении социальных благ, и поэтому их неудача никак не связана с их усилиями и сделанным выбором. Если мы по-настоящему заинтересованы в устранении незаслуженных неравенств, то мы должны признать господствующее представление о равенстве возможностей неадекватным»[11].

С ним солидарен Джон Ролз. Само неравенство врожденных способностей, подчеркивает ученый, является случайным и незаслуженным. В качестве возможного решения диалектики формального и фактического равенства он предложил принцип дифференциации или теорию честных долей. «Как только, – утверждает Дж. Ролз, – мы попытаемся найти формулировки идеи равенства возможностей, которая предполагала бы отношение к каждому человеку как к субъекту морали, и которая не позволяла бы нам в нашей оценке объема выгод и тягот, выпадающих на долю людей в социальном сотрудничестве, руководствоваться их удачей в социальной и природной лотерее, то мы сразу увидим, что принцип дифференциации является лучшей из альтернатив»[12]. Принцип дифференциации в отличие от равенства возможностей предполагает, что люди только тогда могут претендовать на большую долю ресурсов, когда можно доказать, что это принесет пользу тем, кто получает меньшие доли. Поэтому, хотя талантливые люди безусловно могут рассчитывать на более высокий доход, они не заслуживают преимуществ, предоставляемых их талантами. Реализация их способностей должна быть ограничена «проектом, улучшающим перспективы менее преуспевающих членов общества»[13].

Уравнительный смысл принципа дифференциации был подвергнут серьезной критике Ю. Хабермасом. Реализация способностей человека должна быть поставлена в зависимость от его стремлений и усилий в широком смысле, а не от полученного им от природы и общества при рождении. Тем не менее Ю. Хабермас признает необходимость дополнения принципа равенства возможностей социальными гарантиями со стороны государства. «Чтобы нормативное содержание правового равенства, – подчеркивает Ю. Хабермас, – окончательно не обернулось своей противоположностью, существовавшие частно-правовые нормы должны были быть, с одной стороны, содержательно обособлены, с другой стороны, должны были быть введены основные социальные права, обосновывающие притязания на более справедливую долю общественно производимого богатства и на более эффективную защиту от общественно производимых опасностей»[14]. Таким образом, современное право должно совмещать в себе принцип равных возможностей с уравновешиванием интересов и справедливым сопряжением результатов.

В этой связи появляется новое понятие – социальное право – право, возникающее спонтанно и независимо от государства, с одной стороны, и противостоящее индивидуальному праву как право интеграции и сотрудничества – с другой. Французский правовед и социолог Георгий Гурвич так характеризует это понятие: «Социальное Право основано на доверии, на общем усилии, на взаимопомощи, в то время как разделительное право и право разграничительной координации основано на недоверии и конфликтах... Социальное Право всегда автономно, неотделимо от каждого отдельного «Мы», способствует юридической автономии заинтересованных лиц и побуждает их к самоуправлению»[15].

Это означает, что в современном обществе наряду с государством должны существовать различные, автономные источники права, такие как международные организации, профсоюзы, предприятия. Только такое разнообразие (плюральность) может обеспечить расширение рамок юридической свободы человека и позволить ему наиболее полно реализовать себя и свои права. «Дополнить Декларацию политических прав Декларацией социальных прав – это провозгласить право индивидов, групп и их сообществ на плюралистическую организацию общества, единственно способную гарантировать человеческую свободу в современных условиях»[16]. В этом же ключе движется и мысль современного американского правоведа Роско Паунда, приведем цитату из его работы «Социальное управление посредством права». «Я попытался сформулировать правовые постулаты цивилизованного общества применительно к обстоятельствам нашего места и времени. Вот эти положения:

1. В цивилизованном обществе люди должны быть способны полагаться на то, что другие не будут допускать посягательств на их интересы...

2. В цивилизованном обществе люди должны быть способны полагаться на то, что те, с которыми вступают в признанные обществом отношения, будут действовать добросовестно... с учетом разумных ожиданий, вытекающих из их обещаний или иного поведения...

3. В цивилизованном обществе люди должны быть способны полагаться на то, что те, которые занимаются определенной деятельностью, будут действовать с надлежащей степенью предусмотрительности и осторожности, с тем чтобы не подвергнуть других лиц неразумно высокому риску причинения вреда.

4. В цивилизованном обществе люди должны быть способны полагаться на то, что те, кто владеет вещами, способными выйти из-под контроля и причинить вред, не допустят утраты над ними разумного контроля»[17].

Таким образом, у Р. Паунда основной смысл и функция права заключаются в отражении социальных ценностей для сглаживания и примирения противоречащих друг другу интересов. Причем речь идет об учете и правовой защите интересов любой, даже самой незначительной, социальной группы. Это становится возможным в ходе обмена мнениями, при которых каждый человек и социальная группа (будь то национальные меньшинства, женщины) заявляет и защищает собственные интересы, но реализует только те, которые получили общую поддержку.

Интерсубъективный, диалогический характер современного права задает определенные ориентиры для философско-правовой мысли. Наиболее важный из них – это преодоление многовекового противостояния двух видов правопонимания: юснатурализма и позитивизма. В этом плане показательны философско-правовые искания, осуществляемые в рамках современного неопозитивизма, одним из влиятельнейших направлений которого является «интегративная юриспруденция». Поскольку правопонимание не является завершенным, утверждает видный представитель «интегративной юриспруденции» Джерол Холл, можно выделить некую «юридическую структуру», которая включает в себя не только правовые нормы, но и субъективный юридический опыт участников постоянно меняющейся действительности. «В каждом социо-правовом комплексе нормы права представляют собой отчетливую актуализацию идеи и ценности, форма нормы определяется гипотетически – императивными суждениями. Ценность включена в атрибут поисков завершенности, что воплощено во всех нормах права... Нормы обнаруживают свое существование в процессе чтения и слушания; они присутствуют в психологических состояниях и во внешнем поведении, они имеют внешне воспринимаемые результаты действия»[18].

Представители интегративной юриспруденции делают вывод о необходимости включения в действующее законодательство ценностного аспекта, определяющего поведение человека, что дает основание говорить о сближении позиций естественно-правового и позитивистского правопониманий. Признание необходимости ценностного содержания закона позволяет смягчить позитивистскую интерпретацию нормы права. Правовая норма перестает быть только авторитарно-обязательным суждением о должном со стороны государства (Джон Остин), а становится нормой человеческого поведения в его интерсубъективном измерении. Великолепное объяснение социально-психологического механизма действия этого положения дает другой виднейший представитель юридического неопозитивизма Герберт Харт в своем фундаментальном труде «Понятие права» (The Concept of Law, 1961). Он подробно рассматривает нормативный аспект законопослушного поведения. «Правила, – утверждает Харт, – налагают на человека обязанности тогда, когда общая потребность в их соблюдении значительна, и социальное давление на тех, кто им не подчиняется или не собирается подчиняться, велико... Социальное давление может принимать форму только общей враждебной или критической реакции... В этом случае мы, вероятно, классифицируем эти правила как часть морали данной социальной группы и обязательства, ими налагаемые, как нравственные обязанности. Напротив, когда физические санкции обычны или играют важную роль среди форм социального давления, мы будем склонны к тому, чтобы классифицировать эти правила как форму права»[19].

Продолжая свои рассуждения в этом ключе, Г. Харт делает следующий вывод – если выполнение неких правил выгодно не только всему обществу, но и отдельному индивиду, поскольку их соблюдение является необходимым условием его жизни (например, нормы, ограничивающие насилие; контролирующие соблюдение обещаний, выполнение служебных обязанностей и т. д.), то для их соблюдения используется не только физическое принуждение, но и моральное и другие виды социального давления на личность в самом широком смысле. К различным социальным нормам, утверждает Харт, можно относиться двояким образом: с позиций внешней или внутренней точки зрения. Но в любом нормальном стабильном обществе большинство людей должно воспринимать правовые нормы с внутренней точки зрения. Это значит, что они руководствуются нормами действующего законодательства в своей повседневной жизни, считают их правильными, внутренне согласны с ними, то есть принимают их за основу для требований, критики или наказания себя и окружающих. Из рассуждений Г. Харта можно сделать вывод, что правовая норма в силу своей специфики обязательно должна содержать в себе общепринятые представления о справедливости.

Очень показательно в плане сближения естественно-правового и позитивистского правопониманий рассуждение о соотнесенности права и справедливости еще одного крупного представителя юридического неопозитивизма Никласа Лумана. Он решает эту проблему в рамках неофункционализма, в котором «критерием» права и правовой системы выступает бинарная оппозиция «законное-незаконное». «Право справедливо, – пишет Луман, – в формальном смысле, если гарантирует единство законного и незаконного относительно друг друга, а не относительно денег, власти, дружбы, сословных связей, личных потребностей»[20]. Поскольку право у Н. Лумана выступает как код, регулирующий власть, то отсюда вытекает требование совместимости силы и права и одновременно понимание того, что сила и право не являются идентичными друг другу. В результате, резюмирует ученый, хотя «справедливость не может восприниматься как высшая норма; она все же будет необходимо содержаться внутри права как требование повышения компетентности юридической системы»[21].

Итак, приведенные выше рассуждения представителей различных школ и направлений современного неопозитивизма можно резюмировать следующим образом: в любой правовой системе обязательно должно присутствовать минимальное содержание естественного права, которое отражает фундаментальные особенности жизни людей. Г. Харт так пишет об этом простом и очевидном факте: «Дело не просто в том, что подавляющее большинство людей хочет жить, пусть даже ценой ужасной нищеты, но в том, что это отражено в структурах нашей мысли и языка... Мы не можем убрать это общее желание жить и оставить при этом в целости такие понятия, как опасность и безопасность, вред и выгода, необходимость и функция, болезнь и лекарство: ибо все эти понятия – это способы одновременно описывать и оценивать вещи в плане того, насколько они способствуют выживанию, которое нами принимается как цель»[22].

Признание современным юридическим неопозитивизмом положения о том, что юридические решения базовых проблем человеческого существования невозможны без учета хотя бы минимальных требований нравственности, свидетельствует о сближении позиций естественно-правового и позитивистского правопониманий. Следует отметить, что это глубоко закономерный процесс, тесно связанный с основными тенденциями трактовки смысла и назначения права в современном мире. Таким образом, существенные изменения понимания онтологической сущности современного права движутся в следующих направлениях:

Чистое право приобретает особо актуальное звучание. Редукция права идет в двух направлениях: содержательном и функциональном. Спецификой права в содержательном плане становится создание средств реализации сущностных способностей человека. От современного права теперь требуется реализация равнообеспеченной частной и публичной автономии, что приводит к материализованной концепции прав человека в юридической практике и напряженным поискам универсального правопонимания, свободного от крайностей естественно-правового и позитивистского подходов в теоретической, философско-правовой области.

В практическом, функциональном плане трактовка специфики современного права сопрягается с совершенствованием законодательной техники, средств и методов, присущих только праву как нормативной системе, позволяющей каждому индивиду максимально реализовать свои способности. Это значит, что адресаты права должны иметь юридически гарантированную возможность воспринимать себя в качестве его авторов. И, наконец, самым важным требованием к современному праву выдвигается то, что оно должно обеспечивать в целом равные шансы при осуществлении жизненных целей каждому члену общества. Это положение находит свое выражение в диалектике формального и фактического равенства и в теории социального государства.

В заключение следует отметить, что все философско-правовые размышления об онтологической сущности права сходятся в одном – право в современном мире должно стать всеобъемлющим механизмом для достижения компромисса между противоречивыми интересами отдельных индивидов, различных социальных групп в мультикультурном обществе. От практического воплощения в жизнь этого положения зависит судьба всего современного общества и отдельного человека в нем.

Библиографический список

1. Арнольд Р. Европейское конституционное право: некоторые размышления о концепции, возникшей во второй половине XX в. // Конституционное право, восточно-европейское обозрение. 2001. № 4.

2. Климлика У. Либеральное равенство // Современный либерализм. М., 1998.

3. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н. А. Шматко. М.; СПб., 1998.

4. Луман Н. Власть. М., 2001.

5. Элиас Н. Изменение баланса между Я и Мы // Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001.

6. Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

7. Паунд Р. Социальное управление посредством права // Антология мировой правовой мысли. Т. 3. М., 1999.

8. Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права // Вопросы философии. 1996. № 4.

9. Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории / Пер. с нем. СПб., 2001.

10. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность (Лекции и интервью. М., апрель, 1989 г.). М., 1992.

11. Холл Дж. Интегративная юриспруденция // Антология мировой правовой мысли. Т. 3. М., 1999.

12. Посконина О. В. Никлас Луман о политических и юридических подсистемах общества. Ижевск, 1997.

13. Эрман Ж. Ж. Индивидуализм и системный подход в анализе

международной политики // Индивиды в международной политике. М.,1996.

14. Gurvitch G. Declaration des droits sociaux. P. 1946.

15. Hart H. J. The Concept of Law. Oxford, 1961.

16. Hart H. Z. Law, Liberti and Moraliti. – London, 1963.

17. Hebermas J. Der philosophiphishe Diskurs der Modern: Zwolf Vorlesungen. Frankfurt a Main, 1988.

18. Rowls J. A Teory of Justice. London: Oxford Unit Press, 1971.

[1] Henkel H. Einfuhrung in die Rechtsphilosophie: Grundlagen des Rechts. Munchen; В.: Beck, 1964. S. 7.

[2] См.: Hebermas J. Der philosophishe Diskurs der Modern: Zwolf Vorlesungen. Frankfurt a Main, 1988.

[3] См.: Парсонс Т. Система современных обществ. М., 1997.

[4] Эрман Ж. Ж. Индивидуализм и системный подход в анализе международной полити- ки // Индивиды в международной политике. М., 1996. С. 62.

[5] Там же. С. 63.

[6] См.: Элиас Н. Изменение баланса между Я и Мы // Элиас Н. Общество индивидов. М.: Праксис, 2001. С. 330.

[7] Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н. А. Шматко. М.; СПб., 1998. С. 45.

[8] См.: Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права // Вопросы философии. 1996. № 4. С. 30–31.

[9] Арнольд Р. Европейское конституционное право: некоторые размышления о концепции, возникшей во второй половине XX в. // Конституционное право, восточно-европейское обозрение. 2001. № 4. С. 112.

[10] Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории / Пер. с нем. СПб., 2001. С. 154–155.

[11] Климлика У. Либеральное равенство // Современный либерализм. М., 1998. С. 146.

[12] Rowls J. A Teory of Justice. London: Oxford Unit Press, 1971. P. 102.

[13] Там же. Р. 75.

[14] Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность (Лекции и интервью. М., апрель, 1989 г.). М., 1992. С. 33.

[15] Gurvitch G. Declaration des droits sociaux. P., 1946. P. 72.

[16] Gurvitch G. Declaration des droits sociaux. P., 1946. P. 79.

[17] Паунд Р. Социальное управление посредством права // Антология мировой правовой мысли. Т. 3. М., 1999. С. 678–679.

[18] Холл Дж. Интегративная юриспруденция // Антология мировой правовой мысли. Т. 3. М., 1999. С. 741.

[19] Hart H. J. The Concept of Law. Oxford, 1961. P. 86.

[20] Цит. по: Посконина О. В. Никлас Луман о политических и юридических подсистемах общества. Ижевск, 1997. С. 105–106.

[21] Луман Н. Власть. М., 2001. С. 105.

[22] Hart H. Z. Law, Liberti and Moraliti. London, 1963. P. 192.