Наука и производство в интерпретации отечественных философов 60–80-х гг. XX столетия

The article presents the debates in the Soviet philosophy on the philosophi-cal aspects of science and technology. The focus is made on the transforma-tion of science into a productive force.

Keywords: science, production, technology, scientific and technical revolu-tion, productive force, general social knowledge, mechanics, automatization.

Бурное развитие научно-технического прогресса в середине прошлого столетия поставило на повестке дня вопрос о соотношении науки, техники и производства. В концепции НТР, разработанной в тот период, был обоснован ряд обобщений, объективно отражавших ее характерные признаки, высказа­но немало продуктивных идей, в том числе о решающей роли науки в каче­ственном преобразовании производительных сил.

Вместе с тем в вопросе о науке были допущены некоторые суждения, вы­зывающие сомнения в адекватном отражении ее нового статуса, места в си­стеме производства и в целом – гипертрофированно представляющие ее со­циальное предназначение. Таково, в частности, положение о превращении науки в так называемую «непосредственную производительную силу».

В теории НТР данному положению отводится одно из центральных мест. С ним нередко связывают саму сущность научно-технических преобразований[1] и «новую роль» науки в современном мире. Появилась даже аббревиа­тура – НПС – и множество «доказательств» того, что якобы первоначально оно было выдвинуто и обосновано К. Марксом.

Возвращение к данной проблеме обусловлено теперь уже, разумеется, не борьбой за «чистоту» идей К. Маркса – такая постановка вопроса утратила актуальность. Но существует истина, и она должна быть отражена, тем бо­лее что выводы, к которым пришли и на которых «успокоились» исследова­тели, вызывают решительное неприятие.

В 60–80-е гг. в стране не было ни одной научной публикации (монографии, статьи, обзора, тезисов), посвященной взаимосвязи науки, техники и производства, где бы ни упоминалось положение о превращении науки в НПС[2]. Безоговорочно принятое в тот период, оно и теперь, в наше время, механически повторяется, выступая как аксиоматический постулат. Стереотип видения проблемы, несмотря на заявления о решительном преодолении старой научной парадигмы, у многих остается прежним.

Так, автор одной из глав учебника «Философия», выдержавшего ряд изданий на рубеже ХХ–XXI вв., известный отечественный философ В. Е. Давидович решительно утверждает: «…наука является в полном смысле слова непосредственной производительной силой»[3]. Аналогичные суждения (или просто машинальное повторение стереотипа) имеются и в публикациях последних лет[4].

Обретение наукой нового статуса, согласно сторонникам данной позиции, не означает того, что прежде наука развивалась как бы «сама по себе», без «оглядки» на технику, что влияние ее на производственный процесс осу­ществлялось спонтанно, эпизодически, а теперь – целенаправленно и последовательно. Утверждается другое: трансформация структуры производительных сил привела-де к появлению в них такого элемента (науки), который непосредственно, по аналогии с человеком (не в переносном, а в прямом смысле слова) превращается в производительную (то есть производящую материальные ценности) силу. Наука как будто начинает выполнять ту функцию, которую прежде выполнял сам человек – занятый в производственном акте работник, и вытеснение его как одного структурного элемента производительных сил сопровождается наступлением науки как другого, функционально адекватного ему структурного элемента: «По мере вытеснения рабочей силы человека из непосредственного производственного процесса, в производство как непосредственная производительная сила... включается гораздо более мощный фактор – наука»[5], – отмечалось в одной из монографий.

Большинство исследователей не смущает то обстоятельство, что наука – это совокупность знаний, и уже в силу этого «непосредственно» ничего производить не может, – реальный производственный процесс требует реальных физических действий. Наука же, будучи идеальным, не может одновременно выступать и как материальное, физическое. Если же идеаль­ное материализовалось, то оно уже не идеальное, а то, во что оно материализовалось; наука, конечно, здесь присутствует, но... не в непосредственном, а в опосредованном виде. Для превращения науки в производительную (и даже просто в производственную, что более широко) силу необходима материа­лизация, овеществление, опредмечивание, что осуществляется (если речь идет о производственном процессе) путем создания соответствующих ору­дий. Но понятно, что производственные орудия – это уже не идеальное...

Можно было бы назвать науку и непосредственной производительной си­лой, не упуская из виду образный характер утверждения. Возможно, многими оно так и воспринимается. Однако в исследованиях данное утверждение приобрело концептуальный характер, аналитики придают ему абсолютный смысл, буквалистски обосновывая защищаемый тезис. В самом сочетании «наука как непосредственная производительная сила» авторы пытаются выявить некое «скрытое», «эзотерическое» содержание и изощряются в его выявлении.

Более того, утверждается, что не только техническая и естественная, но и гуманитарная наука, если не сейчас, то в перспективе непременно превратит­ся в непосредственную (!) производительную (!) силу. Общественные науки (инженерная психология, экономическая статистика, конкретная экономика и др.) могут «непосредственно включаться в производственный процесс», ибо «касаются человека как производительной силы или вопросов организации производства»[6].

В подавляющем большинстве обоснований фактически отражается опосредованный характер вхождения науки в производство. На словах она объявляется силой «непосредственной», но приводимая аргументация всегда (!) обнаруживает ее материализацию, то есть превращение в нечто другое (ве­щественное и личностное), и уже это «другое» выступает производительной силой в непосредственном виде[7].

Ряд исследователей, осознавая, что непосредственное не может одновре­менно быть опосредованным, пытаются показать, что «непосредственность» науки как производительной силы выражается вовсе не в ее овеществлении; овеществление, материализация – этого недостаточно, наука превращается в непосредственную производительную силу как духовное (!) явление. «В ка­честве непосредственной производительной силы наука выступает лишь как духовное явление, именно как человеческая сущностная сила, сила его ин­теллекта», – утверждается в пятитомнике «Материалистическая диалектика»[8]. Авторы проводят аналогию с философией, которая прежде только объ­ясняла мир, а теперь преобразовывает его. «Этот переход (от объясняющей функции к преобразующей. – А. Г.) и есть процесс превращения науки в непо­средственную производительную силу»[9]. Он совершается путем восхожде­ния от фундаментальных исследований к прикладным и завершается в кон­кретных разработках. «На стадии разработок наука и выполняет в конечном счете функцию непосредственной производительной силы»[10]. Однако при­званное защитить искомый тезис данное доказательство фактически опровер­гает его: получается, что миссия науки в качестве НПС завершается еще до начала производственного процесса – на стадии разработок, это не производственный, а предпроизводственный этап. Но главное – этот «аргумент» ничего не меняет: и прикладные исследования, и разработки, как и прежде, в «донаучный» период, непосредственно реализуются не «абстрактным» феноменом («наукой»), а живыми людьми.

«Превращают» науку в НПС и так называемые «информационные» теории. Они исходят из того, что в процессе материального производства люди используют идеальную информацию, знания, что, собственно, и обеспечивает объективную возможность включения науки в производительные силы. «Информационные функции... представляют собой один из главных каналов, по которому наука включается в материальное производство»[11].

Однако после изложения сложных и довольно пространных «информаци­онных» доказательств авторы приходят все к тому же выводу: наука стано­вится непосредственной производительной силой постольку, «поскольку ее достижения в технически овеществленном (выделено мною. – А. Г.) виде включаются в самый процесс производства»[12].

Подвергая критике подобные обоснования, свое решение проблемы пред­лагает А. Д. Урсул. Он делит историю развития науки на два этапа. На первом этапе она выступает просто производительной силой, а на втором – непосредственной производительной силой. Что же происходит на втором этапе? В ходе движения информации от науки к производству происходят ее передача и перекодирование, в результате чего в предметах и средствах труда осу­ществляются «изменения в их структуре»; также меняется и «тезаурус при­емника информации» – запас знаний людей. Вот эти-то изменения и превра­щают, по А. Д. Урсулу, науку в НПС. Кроме того, «система “наука – производство” рассматривается им как система управления с обратной свя­зью», где наука является управляющей, а производство («точнее, производи­тельные силы») – управляемой системой. «Обмен информацией между этими системами осуществляется путем выполнения наукой (? – А. Г.) управленче­ских функций – регулирования и контроля, организации производства, про­гнозирования и планирования, учета и нормирования и, наконец, производ­ства и аналитико-синтетической переработки новой информации»[13].

Очевидно, однако, что функции, отнесенные автором на счет «науки», выполняются вовсе не ею – может ли обезличенный, неосязаемый «субъ­ект» вне своего материального носителя (предметного или личностного) вы­ступать в роли организатора производства, а тем более – его аналитика? «Наука» – это человек, который либо непосредственно, либо опосредованно, через созданные им устройства, реализует интеллектуальные, в том числе управленческие, операции. Регулирование технологического процесса, кон­троль работы технических систем, учет, нормирование и др. – все это в со­временных условиях осуществляет автоматизированное оборудование, ана­лиз же производства, как и прежде, – «живой» человек.

Доказательством «превращения» науки в НПС служит порой и расшири­тельное толкование структуры производительных сил. Наряду с двумя из­вестными составляющими – рабочей силой и средствами производства – в данную структуру включают кооперацию, разделение труда, технологию, собственно науку, мастерство человека, интеграцию производства, силу кол­лективного труда и даже... мировой рынок[14]. И все это – на том основании, что К. Маркс в разных случаях отражал перечисленные факторы как суще­ственные моменты, воздействующие на процесс труда и его производитель­ность.

Однако у К. Маркса эти факторы выступают не однопорядковыми элемен­тами производительных сил, а формами их организации, формами совмест­ной трудовой деятельности людей. «Развитие науки, этого идеального и вме­сте с тем практического богатства, является лишь одной из сторон, одной из форм, в которых выступает развитие производительных сил человека»[15], – отмечает он. Наряду с другими факторами данная форма оказывает суще­ственное влияние на производительность общественного труда: «Развитие производительной силы труда... может отчасти зависеть от успехов в обла­сти интеллектуального производства, именно от успехов естественных наук и их применения...»[16]

Но откуда, однако, берет свое начало утверждение, будто К. Маркс называл науку «непосредственной производительной силой»? О каком его высказывании идет речь и каков истинный смысл данного высказывания, ставшего поводом для многочисленных схоластических построений? «При­рода не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электриче­ского телеграфа, ни сельфакторов и т. д., – пишет в «Экономических рукопи­сях 1857–1859 гг.» К. Маркс. – Все это – продукты человеческого труда, при­родный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это – создан­ные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания. Развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание... превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда – показателем того, до какой степени усло­вия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю все­общего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики, реального жизнен­ного процесса»[17].

Прежде всего представляется, что «всеобщее общественное знание» – это не абсолютный аналог «науки», не ее синоним. Но и приняв его за полноцен­ную «науку», нельзя трактовать данное положение однозначно, прямолиней­но. Сочетание «в непосредственную производительную силу» можно «про­читать» в значении «непосредственно в производительную силу», что принципиально меняет смысл, свидетельствуя лишь о том, что теперь наука используется не только в духовной сфере, но также и в производственной. Но такое прочтение не вызывает необходимости построения сложных теорий, «доказывающих» превращение науки в НПС.

О том, что перевод данной фразы может звучать именно в таком (втором) значении, свидетельствует и следующая любопытная деталь. Один из философов ФРГ, подвергая анализу взаимосвязь науки и техники в XIX в. и исключительно точно передавая основ­ные положения К. Маркса по этому вопросу, между прочим, замечает: «Сама наука, как это формулируют ученые ГДР, становится непосредственной производительной силой»[18]. То есть автор, читавший труды К. Маркса не в переводе, а на общем для них родном язы­ке, ссылается в вопросе о превращении науки в НПС не на самого Маркса, а... на ученых ГДР, то есть на ту же «советскую» философскую школу...

Насколько «общественное знание» остается не самодовлеющим богат­ством, а реализуется в общественной производственной практике, как уда­лось превратить его в практическую производительную силу путем ове­ществления в средствах производства (машинах, локомотивах, железных до­рогах, электрическом телеграфе, сельфакторах и т. д.), какова степень ис­пользования знания, насколько жизненный процесс подчинен человеческому интеллекту, управляем им – все это, согласно К. Марксу, можно увидеть в развитии основного капитала. Речь здесь идет не о «превращениях» науки, а об эксплуататорской сущности капитала в отношении науки. Чем более раз­вит капитализм, тем больше наука и всеобщее общественное знание (интел­лектуальное достояние общества) направляются в сферу производства при­были. «В XVIII столетии прогресс в области математики, механики, химии и открытия в Англии, Франции, Швеции и Германии происходили почти рав­номерно. Точно также и изобретения, например во Франции. Но капитали­стическое применение их в то время имело место лишь в Англии, так как только здесь экономические отношения были настолько развиты, что сделали возможным эксплуатацию научного прогресса капиталом»[19]. Капитал прояв­ляет тенденцию к практической, абсолютной утилизации духовного, ставя науку на службу непосредственному производству. «Капиталистический способ производства первым ставит естественные науки на службу непосредственному процессу производства»[20]. То есть, заметим, не превращает их в «непосредственную» производительную силу, а использует непосредствен­но в производственном процессе, а уж в каком виде – непосредственном или опосредованном, – об этом речь не идет.

Характерно, что ни в одной из последующих работ К. Маркс применительно к науке никогда больше не употребляет понятие «непосредственная производительная сила». Зато им многократно повторяются высказывания, раскрывающие роль науки как важнейшего фактора производства, что дале­ко не одно и то же, но что, к сожалению, используется в литературе как си­ноним и «подтверждение» ее превращения в НПС[21]. Наука, нашедшая при­менение в производстве, «становится фактором, так сказать, функцией про­цесса производства»[22], – подчеркивает К. Маркс. Но фактором она становится через ее опосредование, что естественно и логично; превратиться же в «непо­средственное» через опосредование – нонсенс, противоречие...

Существует мнение, будто в последующих работах, в частности в руко­писях 1861–1863 гг. «К критике политической экономии» в разделе «Маши­ны. Применение природных сил и науки», К. Марксом конкретизируется по­ложение о превращении науки в непосредственную производительную силу. Но из его новых рассуждений как раз и становится ясно, какой смысл вкла­дывается им в понятие «непосредственный» применительно к производству и науке. «Капитал не создает науки, – пишет Маркс, – но эксплуатирует ее, присваивает ее для нужд процесса производства. Тем самым одновременно происходит отделение науки как науки, примененной к производству, от непосредственного труда, в то время как на прежних ступенях производства ограниченный объем знаний и опыта был непосредственно связан с самим трудом, не развивался в качестве отделенной от него самостоятельной силы...»[23]

Из данного фрагмента видно, что «непосредственный» характер науки выражается в том, что она отделяется от труда рабочего, превращается в «ор­ганически» не связанный с ним фактор. Но если это происходит, то возникает вопрос о «персонификации» науки в производстве, способе ее практической материализации, ведь деталь обрабатывается не самой мыслью... Что же это за сила? Не прибегая ни к каким аллегориям, К. Маркс дает однозначный от­вет: техника. «...Именно проистекающий непосредственно из науки анализ и применение механических и химических законов делают машину (выделено мною. – А. Г.) способной выполнять ту же самую работу, которую раньше выполняли рабочие... То, что было деятельностью живого рабочего, стано­вится деятельностью машины»[24]. В другом месте: «В качестве машины сред­ство труда приобретает такую материальную форму существования, которая обусловливает замену человеческой силы силами природы и эмпирических рутинных приемов – сознательным применением естествознания»[25].

Следует отметить, что отдельные попытки раскрытия истинного смысла марксовых высказываний предпринимались в отечественной литературе и в рассматриваемый период. Однако они не доводились до конца, не приводили к опровержению ложно понимаемого постулата. В одной из монографий справедливо указывалось, что все аргументы, приводимые ведущими специ­алистами (А. А. Зворыкиным, В. Г. Мараховым, И. А. Майзелем, Ю. С. Мелещенко и многими другими), в пользу обоснования тезиса о превращении науки в НПС, просто лишь подчеркивают мысль о том, что наука играет все большую роль в производственном процессе, что без нее современное производство немыслимо. Но в этих аргументах не раскрывается «ни содержания, ни сути процесса превращения науки в непосредственную производительную силу»[26]. Раскрыть это содержание не удалось, отмечают авторы, и специаль­но организованному Институтом истории естествознания и техники АН СССР научному симпозиуму. Тем не менее отказываться от положения о превра­щении науки в НПС, по их мнению, не следует – надо найти только более убедительные аргументы в его пользу.

Если наука «используется в машинном производстве при помощи машин и технологических процессов», отмечают авторы, она выступает не «непо­средственной», а обычной «производительной силой», поскольку «требует “живых придатков” – рабочих, ...не отделена от непосредственного тру­да...»[27]. Другое дело – автоматизированное производство, здесь никакой «живой» рабочей силы в технологическом процессе нет. Это и следует пони­мать как превращение науки в НПС.

Однако и этот «новый» аргумент не несет в себе ничего нового – как и прежде, наука становится «непосредственной» посредством материальных носителей. Только теперь это уже не механический, а автоматизированный, но все равно... станок.

Замена механики автоматикой привела отдельных исследователей к пара­доксальным выводам относительно духовной составляющей производствен­ного процесса: до тех пор, пока человек выполняет логические операции, он – духовная производительная сила, с появлением же технических устройств, «интеллектуальных органов» машин, они «непосредственно выполняют ло­гические и другие функции, исполняют за человека физическую и умствен­ную работу. Тем самым, – делается вывод, – наука становится главным аген­том непосредственного производственного процесса, его единственной (?) духовной (?) производительной силой...»[28].

Это заключение представляется в корне неверным, вводящим в заблуж­дение, к тому же содержащим явное противоречие: если раньше духовной производительной силой называли человека на том основании, что он вы­полнял логические и умственные операции, то почему теперь, когда эту ра­боту выполняют технические устройства, объявляют носителем духовного не их, а нечто третье?.. «Агент» духовного («наука») предстает здесь в обезли­ченном, оторванном и от человека, и от техники виде, попросту деперсонализируется. Далее. Если духовность связывается лишь с логическими операци­ями, осуществлявшимися прежде рабочим, то сводится она к простой испол­нительной деятельности. Но производство – это не только исполнительная деятельность, это сложное интеллектуально-предметное отношение, спе­цифически реализующееся на каждом историческом этапе развития техники. Правомерно ли вообще, характеризуя действия автоматизированных техни­ческих систем, проводить связь между логическим и духовным? Как бы «ум­но» ни «рассуждали» машины, они остаются в разряде вещных элементов. Очевидно, что это особая, бездуховная логичность. «В машине субъективная связь живых действующих человеческих тел представлена (поставлена пе­ред человеком как субъектом) как взаимодействие на основе научного знания системы обездушенных (курсив мой. – А. Г.) механизмов (отчужденной чело­веческой субъективности)», – отмечает П. Д. Тищенко[29].

Сходство искусственного и естественного интеллектов чисто «техниче­ское», а не сущностное, а сам «дух» машин – это снятый человеческий дух. И если физическим носителем логического в автоматизированном производ­стве выступает реально существующая, функционирующая техника, то ду­ховным – не «наука-абстракция», не наука «вообще», а также реально суще­ствующий, обеспечивающий «логику» технического действия субъект науки – обогащенный теоретическими знаниями и материализовавший их в арте­факте человек.

Изменение структуры производительных сил в гибком автоматизирован­ном производстве происходит в таком направлении, что духовное в его «ви­димой» стороне исключается из технологического процесса, но при этом присутствует в нем в снятом виде, к тому же «в режиме реального времени».

Любая производительная сила (в том числе и «непосредственная») – это целесообразные и целенаправленные действия, то есть действия субъектно-деятельностные. Они остаются таковыми независимо от качества и количе­ства опосредующих звеньев, отделяющих субъект деятельности от его пред­мета. Безлюдный технический комплекс – опосредующее звено деятельно­сти, реализующее механическое действие; целесообразность его – сня­тая трудовая функция субъекта деятельности, в то время как его «механика», несмотря на ее обусловленность наукой, остается в ряду бездуховных, мате­риальных явлений. В противном случае грань между идеальным и матери­альным устраняется. Нельзя говорить об идеальности материализованной науки, а следовательно, выдвигать ее в качестве репрезентанта «духовности» безлюдного производства.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что с наукой ли, без науки, с живой рабочей силой или без нее – производство не может не включать в себя ду­ховного; оно одухотворено, поскольку является социализированным, деятельным.

«Непосредственность» науки в производстве, как она представляется сто­ронникам соответствующей теории, предполагает непосредственность ее ис­полнительной функции. Но идеальное не может производить материальное. Вне процесса материализации идея может только породить другую идею. Материализованная же идея воздействует на объект не как непосредственно идеальное, а как материальное. «Идеальное не существует за пределами человеческого сознания, деятельной способности социального индивида. Иде­альное связано лишь с процессами опредмечивания и распредмечивания, вы­ступает в этих процессах как выражение существенного свойства субъекта-деятеля, его активности и его сущностных сил вообще, а не как свойство объективно реального предмета, – пишет Д. И. Дубровский. – Точка зрения, согласно которой идеальное присуще и субъекту и объекту, и деятельности и ее результату, и опредмечиванию и опредмеченности, обусловлена чрезмер­ной релятивизацией связи материального и идеального, что ведет к устране­нию принципиальной логической грани между данными категориями, к аб­страктному отождествлению возможности и действительности идеального. Но тем самым затемняется подлинная диалектика взаимопереходов материального и идеального»[30]. Образно аналогичную мысль в свое время высказал П. В. Копнин: «Если бы мышление не только отражало объект, но и само об­ладало свойствами отражаемого объекта, оно посредством самого мышления могло бы создавать вещи»[31].

Технологически непосредственной производительной силой может быть лишь материальная сила. При наличии совокупного лично-вещного произ­водственного механизма она включает в себя наряду с орудийным (веще­ственным) «живой» (духовный) компонент – человека, которые вместе в нерасчлененном виде непосредственно производят продукт. С разложением данного механизма, с выходом из него живой рабочей силы, наука не только не обретает, а напротив, утрачивает «непосредственный» характер, посколь­ку теряет одну из двух ранее присущих ей форм «представительства» в тех­нологическом цикле – непосредственное включение в него субъекта, носителя знания – работника-исполнителя. Единственным способом «техно­логического» представления науки теперь остается овеществление – знание реализуется в механике орудийного действия.

Обеспечивающая функционирование монотехнической производственной системы наука становится решающим фактором производства. Это не тре­бует выполнения ею исполнительных функций, а означает целенаправленное использование теоретических знаний в производственной сфере, в том числе и в самом технологическом процессе. Наука становится непосредственным фактором производства, опосредуясь исполнительными механизмами ГАП и предпроизводственной личностной деятельностью, то есть опосредованной производительной силой.

Научно-исследовательские разработки все больше сосредоточиваются на создании высокоэффективных образцов машин, оборудования, передовых технологий, позволяющих существенно повысить производительность труда, экономить материальные, энергетические и трудовые ресурсы.

Реконструкция и техническое перевооружение предприятий, необходи­мость поддержания роста объемов производства, оперативное удовлетворе­ние требований рынка, достижение высокого качества продукции требуют постоянного совершенствования технологии, обновления и модернизации оборудования, использования более прогрессивных форм организации про­изводства и управления. Все это вызывает необходимость тесной связи про­изводства с наукой, опоры производства на науку – выбор наиболее опти­мальных вариантов решения технико-технологических и экономических проблем должен быть научно обоснован.

Что касается гибкого автоматизированного производства, то его построение без обширных предварительных научно-исследова-тельских работ попро­сту неосуществимо. В основе ГАП лежат совершенно новые технические и организационные принципы – данный тип технологического освоения со­пряжен с выходом человека из непосредственного производственного про­цесса, а стало быть, с необходимостью создания адекватных функциональ­ных средств. Наряду с технологическими орудиями, заменяющими физиче­ские функции человека, создаются многообразные системы автоматизиро­ванного проектирования, управления, технологической подготовки произ­водства, берущие на себя значительную часть человеческой умственной дея­тельности.

В современном машиностроении используется более 4 тысяч технологий[32], и каждая из них требует своей технологической системы автоматизи­рованного проектирования. Их создание возлагается на науку. «...дело сей­час за учеными, они должны дать методологию создания гибких систем, со­здать новые методы технологической подготовки, математическое обеспечение ГПС»[33]. Разработка целостной системы принципов построения ГАП, его теории остаются одной из актуальных задач современной технической науки.

Таким образом, превращение науки в «непосредственную производитель­ную силу» (если кто-то настаивает на таком определении) может и должно означать только лишь направленность ее на нужды производства, ее произ­водственно-целевой характер в отличие от прежнего (обособленного от про­изводства) развития – и ничего больше. При этом, разумеется, речь идет не о всей науке, а лишь о той ее части, что работает на производство и технику. Все остальные замысловатые, тяжеловесные конструкции, при всем уваже­нии к их авторам, умозрительны. Утилизация науки, стремление превратить ее целиком (и фундаментальную, и гуманитарную, и вообще – любую) в непосредственную производительную силу в конечном счете направлено против науки как духовной ипостаси человеческой деятельности; что же до гуманитарной науки, то ее низведение к потребительскому назначению про­тиворечит самому принципу духовности, возвышенности.

Уже в Древней Греции наука не сводилась к удовлетворению только лишь практических, производственных нужд. В представлении греческих филосо­фов и ученых она «была синонимом бескорыстного искания истины, время­препровождением свободных людей, не претендовавшим ни на какую прак­тическую пользу и имевшим своей целью исключительно удовлетворение собственной любознательности»[34].

Наука становится наукой тогда, когда она не ограничивается ролью вспо­могательного для производства средства, а возвышается над потребитель­скими потребностями, обретая свои собственные, а не производственные цели и задачи. Лишь та наука является «в большей мере» мудрой, «которая жела­тельна ради нее самой и для познания, нежели та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы»[35], – отмечал Аристотель. Как человека можно назвать свободным лишь тогда, когда он цель самого себя, точно так же и наука, считает философ, является «единственно свободной», когда она «существует ради самой себя»[36].

Примеры подобного видения науки мы находим и в наше время. Извест­ный английский ученый и писатель Ч. Сноу, вспоминая о своей работе в Кем­бридже в 20–30-х гг. XX столетия, отмечал: «Больше всего мы гордились тем, что наша научная деятельность ни при каких мыслимых обстоятельствах не может иметь практического смысла. Чем громче это удавалось провозгла­сить, тем величественнее мы держались»[37].

Установка, в соответствии с которой следует добиваться, чтобы любое знание непременно работало на производство, представляется в корне неверной. Она сужает «жизненное пространство» науки, ограничивает сферу ее применения, лишает ее «саморазвития». Ученый, работая над проблемой, в большинстве случаев не помышляет о производстве, если его исследование не нацелено на решение соответствующей задачи. Следовательно, и резуль­тат его изысканий вовсе не должен непременно (!) превращаться в «непосредственную производительную силу»[38].

В стремлении возвысить социальный статус науки исследователи сузили его, ограничив пределы ее использования исключительно сферой производ­ства. Ни наука вообще, ни тем более гуманитарная наука, утилизация кото­рой духовно обедняет ее, превращая в средство удовлетворения меркантиль­но-потребительских запросов, не умещаются в прокрустово ложе произ­водства. Производство и не требует этого. Постулируемая «превращаемость» – это низведение фундаментального к прикладному, духовного – к материаль­ному.

Тезис о науке как «непосредственной» производительной силе искажает ее действительную роль, приводит к спекулятивным, схоластическим по­строениям, отказ от него необходим для более правильного, более выверенного понимания места и роли основополагающих факторов производительных сил, определения тенденций их изменения и развития.

[1] Философский энциклопедический словарь. – М., 1989. – С. 397.

[2] См., например: Научно-техническая революция и общество. – М., 1973. – С. 172; Научно-техническая революция и социализм. – М., 1973. – С. 255; Стрюковский В. И. История и логика развития научно-технической деятельности. – М., 1985. – С. 107; Араб-Оглы Э. А. Обозримое будущее. Социальные последствия НТР: год 2000. – М., 1986. – С. 30; Самарин В. В. Техника и общество. – М., 1988. – С. 106 и др.

[3] Философия: учебник для высших учебных заведений. – Ростов н/Д., 1998. – С. 594.

[4] См., например: Материалы Третьего Российского философского конгресса (16– 20 сентября 2002 г.): в 3 т. – Ростов н/д., 2002. – Т. 1. – С. 223; Родчанин Е. Г. Философия для технических вузов. – Ростов н/Д., 2004. – С. 347; Попкова Н. В. Техноген­ное развитие и техносферизация планеты. – М., 2004. – С. 141; Голубинцев В. О., Данцев А. А., Любчен- ко B. C. Философия для технических вузов. – Ростов н/Д., 2006. – С. 350, 352; Философия: история и теория: уч. пособ. для студентов технических вузов. – М.: Янус-К, 2011. – С. 55; Тищенко П. Д. Человек-машина: пере­читывая Карла Маркса // Человек и его будущее. Новые технологии и возможности человека. – М., 2012. – С. 399 и др.

[5] Научно-техническая революция и социализм. – с. 75.

[6] Человек – наука – техника. Опыт марксистского анализа научно-технической революции. – М., 1973. – С. 75; Росенко М. Н. Роль общественных наук в научно-техническом прогрессе // Источники и движущие силы научно-технического прогресса. – Л., 1978. – С. 138–139.

[7] См., например: Современная научно-техническая революция. – М., 1967; Вопросы истории естествознания и тех­ники. – Вып. 25. – М., 1968; Мелещенко Ю. С., Шухардин С. В. Ленин и научно-технический прогресс. – Л., 1969; Процесс превращения науки в непосредственную производительную силу. – М., 1971; Майзель И. А. Наука, автоматизация, общество. – Л., 1972; Научно-техническая революция и общество. – М., 1973 и др.

[8] Материалистическая диалектика: в 5 т. – М., 1984. – Т. 4. – С. 294–295.

[9] Там же. – с. 295.

[10] Там же. – С. 295.

[11] Человек – наука – техника. – С. 74.

[12] Там же.

[13] Там же. – с. 245–261.

[14] Научно-техническая революция и социализм. – с. 97–98; Процесс превращения... – С. 33–34, 56–58 и далее.

[15] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46. – ч. II. – С. 33.

[16] Там же. – Т. 25. – ч. I. – С. 93; Т. 23. – С. 48, 618–619.

[17] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46. – ч. II. – С. 215.

[18] Философия техники в ФРГ. – М., 1989. – С. 248.

[19] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 47. – ч. II. – С. 553.

[20] Там же.

[21] См., например: Процесс превращения... – С. 116; Предисловие / Маркс К., Энгельс Ф. // Соч. – Т. 47. – ч. II. – С. 554.

[22] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 47. – ч. II. – С. 554; т. 23. – С. 638; т. 46. – ч. II. – С. 206, 208 и др.

[23] Там же. – Т. 47. – ч. II. – С. 554.

[24] Там же. – Т. 46. – ч. II. – С. 212.

[25] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 23. – ч. II. – С. 397.

[26] Современная научно-техническая революция… – М., 1970. – С. 160.

[27] Там же. – с. 163–164.

[28] Процесс превращения... – С. 41.

[29] Тищенко П. Д. Человек-машина: перечитывая Карла Маркса // Человек и его будущее. Новые технологии и возможности человека / под ред. Г. Л. Белкиной. – M., 2012. – С. 401.

[30] Дубровский Д. И. Проблема идеального. Субъективная реальность. – М.: Канон+, 2002. – С. 211.

[31] Копнин П. В. Диалектика, логика, наука. – М., 1973. – С. 162.

[32] Белянин П. Н. На пути к заводам-автоматам. – M., 1986. – С. 64.

[33] Евгеньев А. М. На пути к гибким системам // Хозяйствовать умело и эффективно. – М., 1985. – С. 45.

[34] Рожанский И. Д. История естествознания в эпоху эллинизма и Римской империи. – M., 1988. – С. 293–294.

[35] Аристотель. Метафизика 1.2.10.

[36] Там же. – 1.2.25.

[37] Сноу Ч. П. Две культуры и научная революция [Электронный ресурс]. URL: http://philosophy.ru/upload/1160489709_file.htm

[38] «Если отвергать усилия, направленные на познание без определенной цели, ссылаясь на отсутствие поль­зы, – пишет Ф. Рапп, – то мы должны были бы логически последовательно проверить непосредственную полезность также и всех других технически неосуществимых дисциплин, как, например, умозрительные науки, исторические науки или все формы художественного творчества и изображения. Абсурдность такого тезиса очевидна. Он сводился бы к тому, что элементарные (биологические) потребности установлены раз и навсегда и все формы надличностной творческой и культурной деятельности должны быть ограничены» (Рапп Ф. Техника и естествознание // Философия техники в ФРГ. – М., 1989. – С. 281–282).