Экологический аспект крестьянской реформы 1861 г. (по материалам Тамбовской губернии)

В традициях русской дореволюционной историографии было изучение юридических аспектов отмены крепостного права. В советской исторической науке более всего изучались социально-экономические предпосылки и последствия крестьянской реформы. Лишь в единичных работах дореволюционных и советских авторов в самом общем виде говорилось о недостаточном обеспечении освобожденных от крепостной зависимости крестьян разнообразными природными ресурсами (Корнилов 1905: 89, 195; Мороховец 1937; Дружинин 1978). Конкретные расчеты по распределению природных ресурсов в крестьянских хозяйствах накануне реформы сделал только Б. Г. Литвак, выявивший необходимые материалы по Курской губернии (Литвак 1972: 101–104).

В условиях перехода современной российской исторической науки к использованию различных теоретических подходов в познании отечественной истории середина XIX в. все больше рассматривается в контексте кризиса традиционного, аграрного общества, а 1861 г. как начало модернизаторских реформ. Учитывая высокую степень связи аграрного общества с природной средой, историки стали обращать внимание на социоестественные составляющие кризиса этого общества – демографический переход как разрушение традиционного воспроизводства населения и экологический кризис как нарастание противоречий в традиционном природопользовании.

В наиболее развернутом виде концепцию демоэкологического кризиса развивает екатеринбургский математик и историк С. А. Нефедов, который, применяя классические представления циклической теории к истории России, называет период 1833–1850 гг. демографической стагнацией, а 1861 г. началом периода стагфляции – неустойчивого экологического равновесия, когда национальная катастрофа могла разразиться в любой момент под действием случайных факторов (Нефедов 2005: 83–96). Помимо первого опыта применения теории демоэкологических кризисов к российской истории XIX в. в статье С. А. Нефедова интересен конкретно-исторический подход, в частности, указания на то, что кризисные явления зависели от особенностей отдельных регионов Российской империи. По мнению автора, в первую очередь такие явления происходили в Нечерноземном Центре России, где уже в первой половине XIX в. были исчерпаны резервы земельных ресурсов, а рост населения переполнил «экологическую нишу». С середины века подобные процессы стали наблюдаться и в Черноземном Центре.

Тамбовские историки уже отмечали некоторые черты зарождения и развития экологического кризиса аграрного общества в XIX в. на территории Тамбовского региона (Аврех, Канищев 2002: 3–17; Канищев 2002: 91–92; Канищев 2002а: 42–74; Канищев, Хмель 2002: 34–47; Канищев 2003а: 513–532; Канищев 2003: 14–17; Dyachkov, Kanitschev 2004: 199–223). Однако недостаточно исследована пока роль крестьянской реформы 1861 г. в нарастании экологических проблем региона.

В долговременной перспективе «пусковым крючком» экологических кризисов в земледельческих цивилизациях являлось само начало ведения экстенсивной обработки земли на новой территории. Широкое хозяйственное освоение Тамбовского региона в виде распахивания обширных участков «дикого поля» началось в первые десятилетия XVIII в. По оценкам агрономов, при экстенсивном земледелии признаки истощения почв проявляются примерно через 150 лет.

Для значительной части территории Тамбовской губернии такой момент наступил в середине XIX в. и совпал с периодом реформирования помещичьей деревни. Разработчики реформы 1861 г. вряд ли могли учесть все последствия своего начинания, в том числе уловить едва наметившиеся признаки экологического кризиса аграрного общества. Главной своей задачей они видели более или менее оптимальное обеспечение землей помещиков и крестьян без оценки неосвоенных ресурсов земельного фонда и ухудшения качества земли. Тем самым натягивался «спусковой крючок» экологического кризиса аграрного общества уже в среднесрочной перспективе – с 1880-х гг.

Основные источники по истории отмены крепостного права – дворянские проекты, материалы Редакционных комиссий, уставные грамоты, подворные переписи пореформенных десятилетий, на наш взгляд, содержат достаточный информационный потенциал для изучения вопроса об экологических условиях функционирования крестьянского хозяйства в XIX в. Под этими условиями мы понимаем не просто окружающую крестьянские поселения и помещичьи усадьбы среду, а социально-экономические возможности использования близлежащих природных ресурсов и последствия воздействия на них человека.

Изучение дворянских проектов освобождения крестьян первой половины XIX в. показывает, что наиболее образованные и прогрессивные представители дворянства хотя бы в общем виде понимали нарастающую проблему сокращения природных ресурсов для сельского хозяйства в наиболее густонаселенных губерниях Европейской России, необходимость оптимального наделения крестьян ресурсами для сельскохозяйственной деятельности при сохранении ресурсной базы помещичьего хозяйства и создании основ рационального природопользования. Мы проанализировали 84 дворянских проекта, опубликованных в научных изданиях (Бокова 1995: 40–51; Великая реформа… 1911; Данильчева 2000: 112–115; Дворянские проекты… 2002; Джаншиев 1894; 1905; Иванюков 1903; Кочергина 1992: 43–52; Найденов 2000: 140–156; Первое издание материалов… 1859; Семенов 1889–1894; Скребицкий 1862–1868; Федоров 1966). В 16 из них были выявлены сюжеты, посвященные проблеме обеспечения крестьян природными угодьями после отмены крепостного права.

Уже в некоторых проектах начала XIX в. ставился вопрос о наделении крестьян землей, другими угодьями именно как природными ресурсами, а не просто социально-экономическими категориями.

В записке А. М. Бакунина (1801–1803 гг.), посвященной земледельческим губерниям России, предусматривалось закрепление за крестьянами земельного надела, состоявшего преимущественно из пашни, которая была непременным элементом крестьянского хозяйства этих губерний (Бокова 1995: 40–51).

Предполагаемый автор записки, представленной Александру I в 1818 г., нижегородский помещик, декабрист А. А. Крюков даже пытался вычислить размеры угодий, достаточные для поддержания должного хозяйственного уровня крестьян: в расчете на одну душу мужского пола приходилось бы 0,5 дес. пашни; 0,5 дес. сенокоса; ¹/₅ часть лесных угодий. Он также предлагал включить в крестьянские наделы огороды и гуменники, сохранить общий с помещиком выгон. В проекте оговаривалось, что помещики не должны стеснять крестьян на общих выгонах, препятствовать пользованию водопоем, рытью колодцев и т. п. (Дворянские проекты… 2002: 138–145).

В проекте А. А. Аракчеева, составленном в 1818 г., минимальный размер крестьянского надела определялся в 2 дес. на ревизскую душу. Все основные угодья должны были, по мнению автора, оставаться в собственности помещиков (Дворянские проекты… 2002: 160–163).

Очень тщательный проект в том же году представил Е. Ф. Канкрин, который мыслил проведение аграрной реформы в России в десять этапов, рассчитанных на 60 лет. На третьем этапе (с 1822 г.) Канкрин предлагал разделить все земли по числу крестьянских дворов на пашню, леса и выгоны, а там, где будет излишек удобной земли, он должен был оставаться в запас для наделения ею новых дворов (Дворянские проекты… 2002: 163–168). Заметим, что это был единственный проект, в котором предполагалось учесть возможный рост демографической нагрузки на ограниченные природные ресурсы.

Тверской помещик В. Н. Зубов в 1819 г. предлагал наделить крестьян пашенной землей и покосами в размере 4–5 дес. на мужскую душу (Дворянские проекты… 2002: 221–226).

Смоленский помещик, декабрист И. Д. Якушкин в записке, составленной в 1819–1820 гг., высказывал мысль об освобождении крестьян с уступкой им в пользование дворов, выгонов, усадебной земли. Пахотные земли Якушкин считал необходимым сдавать крестьянам в аренду (Дворянские проекты… 2002: 249–252).

Помещик Левшин в 1843 г. высказывал предложение о наделении крестьян участком, включавшим усадебную землю и полевые угодья, размером в 5 дес. на мужскую душу (Великая реформа… 1911: 160).

Еще больший надел, отходивший в крестьянскую собственность, предлагал в середине 1840-х гг. В. А. Черкасский – по 5 ¹/₃ дес. на душу мужского пола (Великая реформа… 1911: 160).

В проекте Н. И. Трубецкого (1844 г.) предлагалось передать в собственность крестьян по 1 дес. на душу мужского пола огородной земли, а леса и покосы отдавать в аренду крестьянам сроком на 25 лет (Великая реформа… 1911: 162–163).

Большое внимание наделению крестьян разнообразными ресурсами уделили губернские комитеты по подготовке отмены крепостного права (Первое издание материалов… 1859). Нижегородский, Костромской, Черниговский, Владимирский, Ярославский комитеты выступили за наделение крестьян пахотной и сенокос-ной землей. Симбирский, Витебский, Харьковский, Полтавский, Псковский, Воронежский, Тамбовский, Саратовский, Вятский, Астраханский комитеты предлагали присоединять к наделу крестьян еще и выгон.

Некоторые комитеты даже пытались определить нормальную пропорцию пашни к покосу в общем составе надела. Нижегородский комитет для земледельческих имений в 5-десятинном тягловом участке предлагал выделить 4,5 дес. пашни и 0,5 дес. покоса. Астраханский комитет вносил предложение деления 7-десятинного тяглового участка на 2 части: 3 дес. пашни и 4 дес. сенокоса. Владимирский комитет высказал мнение о необходимости выделения 1,5–2,5 дес. пашни и ¹/₄–³/₄ дес. сенокоса на душу мужского пола.

Некоторые комитеты предлагали расчеты по количеству выгонной земли: Воронежский – 0,5 дес. на ревизскую душу, Саратовский – 200 кв. саж. (ок. 0,08 дес.), Рязанский – 150 кв. саж. (0,06 дес.).

Выделение крестьянам лесного участка или снабжение их лесом на топливо и другие хозяйственные потребности практически все комитеты признавали необязательным для помещиков.

Как видно, предложения губернских комитетов по наделению крестьян природными угодьями были весьма разнообразными, что порождалось особенностями географических и демографических условий разных регионов России. Поэтому Редакционным комиссиям пришлось выработать 4 местных положения об освобождении крестьян, в которых учитывалась специфика природных условий крупнейших регионов страны. Конкретика проявилась только в установлении высшего и низшего размеров крестьянского надела без разделения по угодьям внутри него, выделялась только усадебная земля. При этом вопрос о наиболее ценных ресурсах в положениях решался явно в пользу помещиков.

На недостаточный учет губернскими комитетами того, что мы сейчас называем экологическими аспектами реформы, обращали внимание уже дореволюционные историки и публицисты. Наиболее развернуто по этому вопросу высказался А. А. Корнилов: «Губернские комитеты, обсуждая проекты реформы, как бы совершенно забыли, что в распоряжении помещиков остается еще значительная часть имения, обыкновенно превышавшая ту, которая предоставлялась, по их проектам, в надел крестьян. Особенно резко это было заметно в черноземных губерниях, да и в нечерноземных оставшиеся за помещиком усадьбы, другие сооружения, леса и луга имели ценность, которая в будущем могла лишь возрасти» (Корнилов 1905: 89). Далее историк обращал внимание на то, что количество земли, полученное в результате реформы, оказывалось недостаточным для «продовольствия самих крестьян, рабочего и домашнего скота», что лугов и кормовых средств в распоряжении крестьян было мало. Однако в работах историков вплоть до середины XX в. явно не хватало конкретного анализа первичных источников по истории реформы 1861 г., чтобы четче показать верно подмеченные ими в общем виде экологические аспекты освобождения крестьянства.

Советские историки второй половины XX в. ввели в оборот огромный фактический материал, но, как уже отмечалось, почти не затрагивали экологическую сторону подготовки и проведения отмены крепостного права. В частности, Б. Г. Литвак вычислил, что дореформенный надел тамбовских крестьян составлял 3,2 дес., а после составления уставных грамот он составил 2,8 дес. Для историка наиболее важным показалось то, что отрезки в Тамбовской губернии были самими меньшими в Черноземном Центре – 13 % (Литвак 1991: 157). Но он никак не оценивал размеры до- и пореформенного надела помещичьих крестьян с точки зрения их достаточности. По мнению ученых-аграрников второй половины XIX в., достаточным для нормального ведения крестьянского хозяйства в ЦЧР считался надел земли как сельхозресурса в 12–15 дес. на двор. При пересчете душевых данных Б. Г. Литвака на подворные получается, что крестьяне Тамбовской губернии накануне 1861 г. имели в среднем на двор 12,8 дес., а по условиям реформы получили 11,2 дес. Дворовый надел в результате оказался немного ниже естественной нормы.

При этом следует учитывать, что возможности для расширения земельных наделов, необходимого в связи с пореформенным демографическим ростом, в Тамбовской губернии были малы. В частности, почти в 300 уставных грамотах Кирсановского уезда совсем не упоминаются пустоши, указывается небольшая доля неудобий. (Здесь и далее мы, во-первых, не абсолютизируем данные по одному из 12 уездов губернии; во-вторых, ввиду того, что электронная база данных уставных грамот только начинает обрабатываться, мы приводим не точные цифры, а порядок цифр).

Средний размер земельного надела бывших помещичьих крестьян Тамбовской губернии в 1877–1878 гг.

Таблица 1

Источник: Зайончковский, П. А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958. С. 441.

Как показывает таблица, к исходу пореформенного двадцатилетия ввиду нехватки свободных земель при быстром росте населения средний земельный надел бывших помещичьих крестьян губернии снизился еще на 10 %, и только в одном Борисоглебском (самом южном, степном) остался на уровне, близком к минимальной норме.

Материалы земских исследований тамбовской деревни показывают, что к началу 1880-х гг. в губернии завершилась распашка пригодных для земледелия угодий. При сохранении низкого уровня агротехники в крестьянских хозяйствах это вело к истощению почв, оврагообразованию, широкой вырубке лесов и увеличению числа засух, распашке под пашню сенокосов и выгонов для скота (Канищев 2002а: 42–74; Канищев, Хмель 2002: 34–47).

Нарастание экологического кризиса бывшей помещичьей деревни заметили уже современники. Так, в отчете сенатора Мордвинова, ревизовавшего Тамбовскую губернию в 1870-е гг., отмечались явные признаки уменьшения крестьянского благосостояния, связанные во многом с истощением плодородности земли вследствие беспорядочной и хищнической ее обработки («И пыль веков от хартий отряхнув...» 1993: 131).

Материалы Приложений к трудам Редакционных комиссий дают некоторые сведения о пользовании крестьянами животноводческими и лесными угодьями накануне реформы 1861 г. (см. табл. 2).

Пользование крестьянами Тамбовской губернии выгонами в имениях крупных помещиков накануне 1861 г.

Таблица 2

Окончание таблицы 2

Источник: Приложения к трудам Редакционных комиссий. Т. 5. СПб., 1860. С. 134–150.

Таблица отчетливо показывает, что в имениях крупных помещиков (свыше 100 душ крепостных) во всех уездах не менее 60 % составляли общие с крестьянами выгоны. С одной стороны, наличие такого совместного угодья ставило крестьян в зависимость от произвола помещиков. С другой стороны, давало крестьянам при добрых отношениях с владельцем больший маневр в пастьбе скота. Можно предположить и то, что при общем выгоне помещик вряд ли мог разрешить распашку его части под крестьянские посевы.

Некоторые данные Приложений позволяют говорить о том, что крестьянам даже в ряде крупных имений не хватало животноводческих угодий, ради получения которых они готовы были выполнять дополнительные повинности в пользу владельца. В одном из имений Тамбовского уезда крестьяне отрабатывали «сгонные дни», получая лишнюю землю и сенокос, а также возможность пасти скот на господских землях (Приложения… 1860: 134). По Елатомскому уезду известен факт, что крестьяне «за больший, значительный надел лугами доставляют в господский дом дрова и сено» (Приложения… 1860: 137). 106 тягол одного из имений Козловского уезда платили по 1 рублю за право пасти скот по помещичьему жниву (Приложения… 1860: 140). В Шацком уезде отмечен факт, что крестьяне за пользование лугами владельца возили господский хлеб «в дальнюю пристань» (Приложения… 1860: 150). При нехватке кормов для домашних животных крестьяне одного из поместий Моршанского района сверх оброка возили навоз на поля владельца и дрова из его леса, получая «пособие» сеном и овсом (Приложения… 1860: 144).

В большинстве из 300 уставных грамот Кирсановского уезда отмечается сохранение после реформы выгонов у крестьян, но только в единичных случаях сообщается о крестьянских сенокосах. При этом более чем в половине случаев крестьяне получили в свое распоряжение бывшие общие выгоны полностью или частично. С одной стороны, это увеличивало хозяйственную самостоятельность крестьян, с другой – провоцировало распашку выгонов под недостающие полевые угодья.

Почти во всех изученных нами уставных грамотах говорится о сохранении после реформы возможности пользования крестьянами водопоями. В грамотах редко отмечается наличие «рыбной ловли» как места промысла. Во всех случаях право рыбной ловли оставалось за помещиком.

Наиболее сложно обстояло дело с лесными ресурсами (см. табл. 3).

Пользование крестьянами Тамбовской губернии лесами в имениях крупных помещиков накануне 1861 г.

Таблица 3

Уезд	Число имений	Пользование крестьянами владельческими лесами
		Число имений, %
Борисоглебский	33	10	30
Елатомский	101	68	67
Кирсановский	125	35	28
Козловский	119	25	21
Лебедянский	26	12	46
Липецкий	28	7	25
Моршанский	79	64	81
Спасский	25	7	28
Тамбовский	135	25	19
Темниковский	48	26	54
Усманский	38	0	0
Шацкий	79	43	54

Источник: Приложения к трудам Редакционных комиссий. Т. 5. СПб., 1860. С. 134–150.

Как видно из таблицы, только в северных, относительно лесистых уездах губернии (Елатомском, Моршанском, Темниковском и Шацком) более чем в половине крупных поместий дореформенные крепостные крестьяне могли пользоваться владельческими лесными угодьями.

К тому же существовали ограничения на пользование лесами. Так, в Темниковском уезде в 13 имениях крестьяне лишь частично бесплатно удовлетворяли свои потребности в лесных материалах, а частично покупали их у хозяев. Еще в 13 имениях лес только покупался крестьянами. В одном имении за пользование лесом крестьяне вынуждены были отрабатывать «сгоны» (Приложения… 1860: 147). Также вынуждены были приобретать лес у хозяев крестьяне отдельных имений Елатомского и Кирсановского уездов (Приложения… 1860: 137, 139). В Тамбовском уезде в большинстве случаев помещичьими лесами пользовались только беднейшие крестьяне (Приложения… 1860: 134). В одном из имений Кирсановского уезда при чистке леса крестьянам разрешалось лишь собирать хворост (Приложения… 1860: 139). Уникальный случай «в пользу» крестьян отмечен только в единичном поместье Спасского уезда, где владелец сам приобретал лес для крестьянских построек (Приложения… 1860: 145).

В трех сотнях уставных грамот Кирсановского уезда наличие лесов в имениях упоминается редко. По условиям реформы они почти всегда оставались за помещиками. Выявлены единичные случаи, когда лес остался в общем пользовании владельца и крестьян. Таким образом, доступность лесных угодий для крестьян после 1861 г. резко сократилась (см. табл. 4).

Структура крестьянских угодий в некоторых имениях Кирсановского уезда до и после реформы 1861 г. (в %)

Таблица 4

Имение	Полевые угодья		Усадьба		Выгон		Сенокос
	до	после	до	после	до	после	до	после
1	2	3	4	5	6	7	8	9
Н. Ф. фон Леске (д. Березовка)	83	72	17	16	0	12	0	0
В. Д. Можаров (д. Дмитриевка)	94	94	3	3	3	3	0	0
К. П. Нарышкин (с. Оржевка)	90	90	7	7	3	3*	0	0
К. П. Нарышкин (д. Жулидовка)	94	94	3,5	3,5	2,5**	2,5**	0	0
А. В. Астафьева (с. Покровское, М. Ломовис, Дворнящино)	95	95	3	3	2**	2**	0	0

Окончание таблицы 4

1	2	3	4	5	6	7	8	9
Д. М. Булыгин (д. Андреевка)	91	91	6	6	3**	3**	0	0
Е. П. Евстахова (с. Троицкое)	90	90	7	7	3	3	0	0
А. А. Жемчужников (с. Алатор, Покровское)	92	92	5	5	3	3	0	0
В. Д. Зайцев (с. Карай Алтуфьево)	85	90	5	3	10	7	0	0
В. П. Зайцева (д. Бордуковка)	82	82	3	3	15	15	0	0
А. А. Коромышева (с. Трескино)	71	53	10	7	17	30	0	0
Е. А. Крюкова (д. Гусевка)	95	95	1	1	4	4	0	0
Е. А. Баратынского наследники (д. Ядровка и Веденеевка)	83	86	4,5	4	3,5	2	9	8

Примечания: ^* Крестьяне пользовались еще и общим с помещиками выгоном; ^** вместо выгона у крестьян были только выпуски.

Данные по отдельным имениям, которые представляют собой случайную выборку, мы не собираемся абсолютизировать. И все-таки они не противоречат общегубернским показателям. В первой половине 1860-х гг. распределение земельных угодий в Тамбовской губернии выглядело следующим образом: пашня (вместе с усадебной землей, включая выгоны и выпуски) занимала 70 %, леса – 18 %, сенокосы – 12 % (Военно-статистический сборник 1871: 229). Учитывая, что у помещичьих крестьян совсем не было лесов, а также имелось мало сенокосных угодий, наличие почти 100 % земли под пашней и усадьбами (с выгонами и выпусками) в изученных имениях Кирсановского уезда вряд ли было исключением в губернии.

Основная экологическая опасность, которую демонстрируют данные по некоторым кирсановским имениям, заключалась в том, что почти во всех из них крестьяне уже до реформы перешли через разумный предел распашки. Выдающийся ученый-аграрник Н. П. Огановский писал: «В районах черноземной полосы предел дальнейшему распространению пашни кладется тогда, когда она достигает круглым счетом 80 % удобной безлесной территории» (Сборник очерков… 1922: 47).

Как видно из таблицы 4, крестьяне, судя по всему, осознавали опасность предельной распашки своих наделов, оставляя хоть небольшую их часть под выгоны и особенно под усадьбы, которые с экологической точки зрения наиболее ценны тем, что они лучше всего удобрялись и обрабатывались.

Тамбовские статистики 1920-х гг. цифрами подтвердили понимание крестьянами губернии такой опасности. По их расчетам, доля пашни в надельных землях, достигнув в 1881 г. 79,5 %, оставалась неизменной до 1917 г. (Сборник очерков… 1922: 46). В таком случае при минимально достаточном для региона душевом наделе в 3 дес. пашня должна была составлять не более 2,4 дес. Как мы видели, именно такой цифры достиг в среднем весь надел бывших помещичьих крестьян Тамбовской губернии к концу 1870-х гг. Поэтому объективные потребности в дополнительной пашне у пореформенного крестьянского хозяйства существовали.

Одним из путей преодоления крестьянского малоземелья и соответственно нехватки необходимых природных ресурсов становилась аренда крестьянами помещичьих угодий. Поскольку помещики зачастую не выставляли перед крестьянами особых условий по бережному и рациональному отношению к арендуемой земле, а крестьяне смотрели на нее как на чужую собственность, такая земля распахивалась сверх разумного предела (Сборник очерков… 1922: 46). Это обстоятельство наряду с низким качеством обработки крестьянами помещичьих угодий способствовало переносу экологических проблем и на эти угодья, углублению экологического кризиса аграрного общества на территории губернии в целом.

Эффективным путем выхода из этого кризиса могла быть интенсификация сельскохозяйственного производства и становление рационального природопользования. Несмотря на малоземелье крестьян, примитивность крестьянского землепользования, недостаток средств для улучшения хозяйства у крестьян и большинства помещиков в пореформенные десятилетия проявилось очевидное желание вести хозяйство по возможности более рационально. Показателями интенсификации стали: изменение структуры посевов полевых культур (больше корнеплодов, особенно картофеля), внедрение многополья, использование удобрений, рациональные приемы обработки почвы (двоение пара, расширение использования плугов и др.) (Канищев, Хмель 2002: 34–47).

Но масштабы рационального природопользования были недостаточными, чтобы остановить нарастание экологического кризиса аграрного общества на территории региона. Как показали исследования Е. В. Хмель, даже в 1880–1910-е гг. среди 379 крупных частных землевладений четырех важнейших уездов Тамбовской губернии только в 34 хозяйствах реально осуществлялись мероприятия по интенсификации производства, имевшие ресурсосберегающую направленность, в том числе лишь в двух внедрение технологии рационального природопользования шло комплексно во всех отраслях сельского хозяйства (Хмель 2004: 19). Понятно, что возможности крестьянского хозяйства для внедрения интенсивных приемов ведения сельского хозяйства были еще меньшими (Есиков 1998).

Но даже наличие небольшого числа примеров ведения рационального хозяйства показывает, что в российском обществе пореформенного периода существовала реальная альтернатива преодоления кризисных явлений во взаимоотношениях человека и природы. Это позволяет, не нарушая принципа историзма, указывать на недальновидность правящих кругов и огромного большинства помещиков второй половины XX в. в решении экологических проблем пореформенной деревни. В историческом итоге эти проблемы стали одними из предпосылок аграрной революции в России, уничтожившей помещиков как слой общества (Крестьянское движение… 2003: 6–9).

Однако ни победа аграрной революции в российской деревне, ни последующие усилия советского государства по созданию современного крупного интенсивного комплексного сельского хозяйства, ни современные реформы аграрного сектора по внедрению различных форм земельной собственности и соответственно потенциально разумных собственников не привели к слому чисто земледельческой парадигмы в менталитете огромного большинства россиян. И в нынешних условиях почти все руководители аграрных регионов России и специалисты сельского хозяйства по-прежнему стремятся к широкой распашке земельных угодий. Экологическая история позволяет напомнить политикам, хозяйственникам, ученым-аграрникам о важности учета проблем во взаимоотношениях общества и природы, которые возникли многие десятилетия тому назад.

Литература

Аврех, А. Л., Канищев, В. В. 2002. Естественно-исторические условия модернизации аграрного общества. Тамбовская губерния, XIX–XX вв. Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII–XX вв. (3–17). Тамбов.

Бокова, В. М. 1995. А. М. Бакунин и его трактат «Условие помещика с крестьянами». Вестник Московского университета. Сер. 6: Экономика 5: 40–51.

Великая реформа. Т. 1–3. М., 1911.

Военно-статистический сборник. Вып. 4. Россия: СПб., 1871.

Данильчева, Л. В. 2000. О проекте А. А. Аракчеева по освобождению крестьян. Бартеневские чтения (112–115). Липецк.

Дворянские проекты решения крестьянского вопроса в России в конце XVIII – первой четверти XIX в. Липецк, 2002.

Джаншиев, Г. А.

1894. А. М. Унковский и освобождение крестьян. М.

1905. Эпоха Великих реформ. СПб.

Дружинин, Н. М. 1978. Русская деревня на переломе. 1861–1880 гг. М.

Есиков, С. А. 1998. Крестьянское хозяйство Тамбовской губернии в начале XX в. (1900–1921 гг.). Тамбов.

«И пыль веков от хартий отряхнув...» Хрестоматия по истории Тамбовского края. Тамбов, 1993.

Иванюков, И. 1903. Падение крепостного права в России. СПб.

Канищев, В. В.

2002. Геоинформационная система по истории Тамбовской области XVII–XX вв. Информационный бюллетень Ассоциации «История и компьютер» 30: 91–92. Специальный выпуск: Материалы VIII конференции Ассоциации «История и компьютер». М.

2002а. Хозяйственная деятельность В. И. Вернадского в контексте экологической ситуации в Тамбовской губернии в конце XIX – начале XX в. В. И. Вернадский и Тамбовский край (42–74). М.

2003. Экологические аспекты кризиса аграрного общества. Тамбовская губерния. XIX – первая треть XX в. Региональные тенденции взаимодействия человека и природы в процессе перехода от аграрного к индустриальному обществу (14–17). Материалы междунар. конференции. Тверь.

2003а. Экономика, демография, экология в контексте модернизации аграрного общества (Тамбовская губерния в XIX – начале XX в.). Экономическая история: Ежегодник (513–532). 2002. М.

Канищев, В. В., Хмель, Е. В. 2002. Элементы рационального природопользования в хозяйствах крестьян и крупных землевладельцев Тамбовской губернии в 1880-е гг. Сравнительный историко-экологический анализ. Тамбовское крестьянство: от капитализма к социализму (вторая половина XIX – начало XX в.): сб. науч. статей (34–47). Вып. 4. Тамбов.

Корнилов, А. А. 1905. Крестьянская реформа. СПб.

Кочергина, И. В. 1992. Программа решения крестьянского вопроса в книге декабриста Н. И. Тургенева «Россия и русские». Вестник Московского университета. Сер. 8: История 5.

Крестьянское движение в Тамбовской губернии (1917–1918 гг.). Документы и материалы. М., 2003.

Литвак, Б. Г.

1972. Русская деревня в реформе 1861 года. Черноземный центр. 1861–1895. М.

1991. Переворот 1861 г. в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М.

Мороховец, Е. А. 1937. Крестьянская реформа 1861 г. М.

Найденов, А. А. 2000. Князь А. И. Васильчиков и подготовка крестьянской реформы 1861 г. Вехи минувшего (140–156). Вып. 2. Липецк.

Нефедов, С. А. 2005. Об экономических предпосылках русской революции. Общественные науки и современность 3: 83–96.

Первое издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Ч. II–III. СПб., 1859.

Приложения к трудам Редакционных комиссий. Т. 5. СПб., 1860.

Сборник очерков по вопросам экономики и статистики Тамбовской губернии. Тамбов, 1922.

Семенов, Н. П. 1889–1894. Освобождение крестьян в царствование императора Александра II. Т. 1–3. СПб.

Скребицкий, А. И. 1862–1868. Губернские комитеты, их депутаты и Редакционные комиссии в крестьянском деле: в 4 т. Бонн-на-Рейне.

Федоров, В. А. 1966. Падение крепостного права в России. Документы и материалы. Вып. 1. М.

Хмель, Е. В. 2004. Формирование рационального природопользования в хозяйствах крупных частных землевладельцев Тамбовской губернии в конце XIX– начале XX в. Автореф. дисс. …канд. ист. наук. Тамбов.

Dyachkov Vladimir and Kanitschev Valery. 2004. Tambov regional development in context of integral history, 1800–1917. Contradictions in the modernization of Russian society on a basis of micro-history (199–223). Where the twain meet again. New results of the Dutch-Russian project on regional development. 1780–1917. Groningen/Wageningen.