Ислам в Волжской Булгарии: распространение и региональные особенности

Статья посвящена одному из важнейших аспектов истории Волжской Булгарии – распространению в этой средневековой стране ислама и его региональных особенностей. Автор доказывает, что процесс проникновения новой религии происходил в IX – первой половине X в. К рубежу X–XI вв. ислам стал государственной религией, которая опиралась на поддержку государства и широко распространилась во всех слоях общества. Ислам стал основой государственной идеологии булгарской элиты, а его обрядовая практика господствовала в жизни общества. В конце X в. ислам в Булгарии приобрел особенности, определявшие его характер вплоть до XIX в.

Ключевые слова: Волжская Булгария, ислам, язычество и мировые религии, обряды и обычаи, мусульманская цивилизация, локальные особенности.

Iskander Izmailov. Islam in Volga Bulgaria: Propagation and the Regional Special Features

Article is dedicated to one of the most important aspects of the history of Volga Bulgaria – to propagation in this medieval country of Islam and its regional special features/ The author proves, what process of the penetration of new in the religion occurred in IX – first half X A.C. To the boundary of the X-XI A.C. substances Islam it became established religion, which depended on the support of state and widely was extended in all layers of society. Islam became the basis of the state ideology of bulgar elite, and its ritual practice ruled in the life of bulgar society at end of tenth century. Islam in Bulgaria acquired the special features, which determined the nature of Islam up to XIX A.C.

Key words: Volga Bulgaria, Islam, paganism and world religions, rituals and customs, moslem civilization, local special features

Выдающийся английский мыслитель и энциклопедист XIII в. Роджер Бэкон в географическом обзоре народов Европы упоминал страну «Великая Булгария», которая была населена «злейшими сарацинами». Автор, очевидно, пользовавшийся архивами ордена францисканцев, члены которого в XIII в. несколько раз посещали Восточную Европу, с удивлением отмечает: «…в высшей степени странно, что до них (булгар) дошло учение Магомета» (Матузова 1979: 215). Подобное удивление понятно. Распространение ислама так далеко на север ставило в тупик иностранных путешественников не только из христианских, но и из мусульманских стран. Изучение средневековой обрядовой и богослужебной, а также законоведческой практики может и должно обогатить наши представления о характере ислама, его способности адаптироваться, сохраняя универсальный характер, внедрять единую духовную и бытовую культуру, но при этом включать в нее традиционные для того или иного региона и народа особенности. Все эти проблемы заслуживают пристального внимания и изучения.

Проблема происхождения и распространения ислама в Среднем Поволжье достаточно давно привлекает внимание исследователей. Это связано как с тем, что мусульманская Булгария была одним из ранних средневековых государств в Восточной Европе и активно взаимодействовала с Русью, в том числе и по вопросам религии, так и с тем, что ислам резко изменил этноконфессиональную ситуацию в регионе, на многие века определив его своеобразие. Соответственно литература по этой проблеме разнообразна.

Если для национальной татарской историографии вопрос об отношении Волжской Булгарии к исламской цивилизации был несущественным и определялся историко-культурной традицией, то европейская и российская наука решала его заново и самостоятельно.

Весьма интересны замечания В. Н. Татищева в отношении религии, распространенной среди булгар. Пересказывая сообщение русской летописи об «испытании вер» князем Владимиром, он полагал, что ранней религией булгар был брахманизм. Ислам в Поволжье, по его мнению, окончательно был принят довольно поздно, в XV в. (Татищев 1995: 133, 411).

Это мнение, основанное на его понимании русских летописей и их пристрастном анализе, осталось в науке экзотическим предположением, поскольку другие историки предпочитали трактовать известия летописей как свидетельство распространения в Булгарии именно ислама (Щербатов 1901: 350, 376). По мере развития науки и открытия новых источников представление о значительном распространении ислама в Поволжье уже в домонгольский период стало подтверждаться новыми данными. Показательны, например, исследования историка С. М. Шпилевского, который, изучив весь комплекс письменных и археологических материалов того времени, сделал вывод о распространении ислама в связи с расселением народов края: «В западной части Казанской губернии, памятников древности гораздо менее, нежели в восточной. Причина этому понятна... на востоке губернии было господство ислама и мусульманской культуры, на западе господствовало шаманство и обитали племена, в культурном развитии значительно уступавшие мусульманам» (Шпилевский 1877: 508).

Постепенно в историографии сложились две точки зрения на характер распространения ислама среди населения Булгарии. Одни исследователи, к ним относятся в основном советские историки (М. Г. Худяков, Н. Н. Фирсов, А. П. Смирнов, Б. Д. Греков и Н. Ф. Калинин), считали, что мусульманством были охвачены в основном горожане и аристократия, а основная часть населения сохраняла язычество. Как писал академик Б. Д. Греков, «…ислам еще долго оставался здесь религией только господствующих классов, народная же масса продолжала пребывать в язычестве» (Греков 1945: 32).Подобные представления в той или иной мере становятся общим местом отечественной историографии.

Данные, полученные из комплексного анализа археологических материалов и письменных источников, рисуют совсем иную картину характера и распространения ислама. Эту точку зрения традиционно разделяли татарские историки (Ш. Марджани, Р. Фахрутдинов, Х. Атласи и др.), а ныне она находит все больше сторонников среди многих археологов и историков. Этапным в этом отношении следует признать исследование Е. А. Халиковой. Специально проанализировав материалы более чем 20 булгарских некрополей, она пришла к выводу о широком распространении ислама в Булгарии. По ее данным, распространение ислама в Булгарии начинается в конце IX – начале X в., полная и окончательная победа мусульманской погребальной обрядности в среде горожан происходит в первой половине X в., а в отдельных регионах – во второй половине X – начале XI в. (Халикова 1986: 137–152). Выводы эти в основном выдержали испытание временем.

Однако вопрос о характере ислама в Волжской Булгарии остается во многом открытым. Кроме вывода о том, что булгары исповедовали ислам суннитского мазхаба, который считается доказанным еще со времен работ Х. Д. Френа в первой трети XIX в., по сути дела, других суждений о булгарском исламе практически не предложено. Некоторой новизной отличается гипотеза о «двоеверии», которое, по мысли некоторых историков и искусствоведов (А. Х. Халиков, Ф. Х. Валеев, Д. К. Валеева, Г. М. Давлетшин), отражает особенности ислама в Булгарии. Суть ее в том, что население Булгарии якобы сохраняло языческие верования под легкой вуалью ислама. Доказательством для нее служат указания на форму некоторых произведений бытовой культуры (например, украшения) и орнаментальные мотивы на посуде и различных предметах быта.

Попытаемся кратко изложить другое видение этой проблемы.

Исследователи по-разному указывали начало распространения ислама в Волго-Уральском регионе, определяли его в пределах VIII–X вв. Представляется, что без новых достоверных источников говорить о точном сроке появления ислама в Булгарии можно лишь гипотетически. Ясно, что с началом установления регулярных торгово-экономических контактов со странами Востока (с конца VII в.) и возникновением магистрального Волго-Балтийского пути с особой инфраструктурой и зоной его влияния связи с мусульманами также укрепляются и становятся регулярными (Даркевич 1976; Дубов 1989; Мельникова 1999: 80–87).

Несомненно, что распространение ислама среди булгар связано с процессами консолидации различных племен под эгидой булгар во главе с Шилки и особенно его сыном Алмышем. Важнейшим политическим мотивом этого было стремление добиться независимости от Хазарского каганата. Алмыш, как, очевидно, и другие вожди тюрко-угорских племен Волго-Уральского региона, находился в вассальной зависимости от кагана хазар и платил ему дань мехами, а сын Алмыша находился заложником в Итиле. Вообще, власть хазар была довольно безжалостной и унизительной: так, узнав о красоте дочери Алмыша, правитель хазар захотел взять ее в свой гарем и, когда эльтебер булгар отказал, послал войска, которые заставили того послать ему дочь силой. А уже после ее смерти потребовал отдать ему ее сестру (Путешествие… 1939: 78). Намереваясь противостоять хазарам, Алмыш стремился консолидировать средневолжские племена под своей властью.

Однако по мере подчинения племен правящий клан булгар столкнулся с проблемой не только военно-политического, но и идеологического объединения различных племен и родов, имевших свои племенные культы и верования, – ислам не был востребован элитой булгар. Создание надплеменного этнополитического объединения потребовало утверждения унифицированной, универсалистской и интегрирующей религиозной системы, не имеющей корней в местной среде. Такую веру могли дать только мировые религии. Одновременно новая вера укрепляла власть правителя и придавала ему дополнительную легитимацию. Она не только ставила его власть выше племенных династий, но и в определенной мере отвергала их, лишая их божественной санкции на власть.

Имеющиеся у нас факты свидетельствуют, что процессы становления Булгарского государства стали особенно активно протекать в конце IX – начале X в., поэтому распространение ислама следует относить именно к этому времени. Не случайно первые археологические следы ислама прослеживаются еще в языческих погребениях второй половины IX в. Танкеевского могильника, где обнаружены перстни с арабскими надписями, знаменующие, очевидно, начальный этап проникновения ислама в среду булгарских племен (Казаков 1985: 178–182; 1992). Таким образом, основной причиной распространения ислама среди булгар следует признать внутренние факторы, консолидацию различных племен под властью булгар.

Но почему из всех мировых религий в Поволжье распространился именно ислам? Ответ на этот вопрос можно объяснить взаимодействием различных внешних и внутренних факторов. С одной стороны, ни христианство, ни иудаизм не могли быть привлекательными для булгар, поскольку ближайшая тогда христианская держава – Византия – находилась в союзе с Хазарией и не оказывала сколько-нибудь активного влияния на Поволжский регион, а против иудейской Хазарии булгары собирались вести борьбу. Следовательно, выбор ислама был предопределен складывающейся политической конъюнктурой.

Особую роль в этом выборе сыграли активные торгово-экономические контакты Поволжья со странами Средней Азии – Хорезмом и державой Саманидов. Благодаря прямому торговому пути в Среднее Поволжье мусульманские купцы получили доступ к северным товарам в обход Хазарии.

Плавное развитие булгарского общества и медленное проникновение в него ислама в IX–X вв. привело к возникновению государственности и принятию мусульманства Алмышем и частью знати. Кратким и в достаточной мере искаженным свидетельством этого служит упоминание в одном из сочинений арабского купца и дипломата из Андалусии (Испания) Абу Хамида ал-Гарнати. Он приводит рассказ о начале Булгарского государства и первых его правителях. Особо следует подчеркнуть, что ал-Гарнати передает не просто услышанную им легенду, а пересказывает довольно близко к первоначальному тексту отрывок из прочитанной им книги «История Булгарии», написанной булгарским столичным кади Йагкубом ибн Нугманом, то есть вполне официальную историографическую традицию. «А смысл слова булгар, – пишет андалусский путешественник, – “ученый человек”. Дело в том, что один человек из мусульманских купцов приехал к нам из Бухары, а был он факихом, хорошо знавшим медицину». Далее он рассказывает о болезни эмира/царя булгар и его жены, их излечении этим факихом и о принятии булгарами ислама. Принятие ислама вызвало гнев царя хазар, который пошел на булгар войной, но был разбит с помощью «больших мужей на серых конях» («войска Аллаха, великого и славного», как сообщает источник ал-Гарнати) (Путешествие… 1971: 31).Это, скорее всего, не первая версия данного сюжета, но единственная аутентичная, сохранившаяся в письменных источниках. Основная канва этого своеобразного «введения» в булгарскую историю состоит в том, что булгары приняли ислам в период существования Хазарского каганата (до начала 980-х гг.), и значительную роль в этом сыграли проповедники из государства Саманидов.

В другой, более поздней версии, дошедшей до нас в преданиях, записанных в XVIII–XIX вв., сюжет этот изложен более подробно и приписывает распространение ислама в Булгарии трем асхабам (сподвижникам) пророка Мухаммада. Один из них излечил дочь правителя от смертельного недуга и, женившись на ней, дал начало новой исламской династии (Галяутдинов 1998: 162–163). С точки зрения исторической реальности этот сюжет носит легендарный характер. Это было ясно уже такому реалистически мыслящему просветителю, как Ш. Марджани, подвергшему эту версию резкой критике. И он прав. Однако зерно истины в этой легенде все же есть. По существу, это предание можно расценивать как попытку булгарских средневековых историков удревнить корни своего правоверия и утвердить среди населения Булгарии чувство превосходства над соседями, не способными претендовать на родство со сподвижниками пророка. Следовательно, историческая и фольклорная версии довольно сходны, это позволяет думать, что последняя сохранила отрывки булгарской исторической традиции, хотя и в переработанном виде (Измайлов 2000: 99–105).

В чисто богословском аспекте это играет важнейшую, определяющую роль. Дело в том, что в IX–X вв. в Средней Азии, особенно при дворе Саманидов, наибольшее распространение получил ханафитский мазхаб (толк) ислама, в то время как в Багдаде утвердились мазхабы аш-Шафии и Ханбаля. По ряду замечаний Ибн Фадлана, описывавшего «ошибки» религиозной практики булгар (особенности чтения хутбы, двойная икама, неупоминание имени халифа и т. д.), можно заключить, что они следовали в ней как раз учению Абу Ханифы. Все это убедительно свидетельствует о приоритете среднеазиатского центра ислама в выборе веры у булгар.

Точная дата принятия ислама Алмышем неизвестна, но достаточно уверенно можно отнести это событие к первому десятилетию X в. Так, Ибн Русте, который, по мнению большинства ученых, писал между 903 и 913 гг. (Крачковский 1957: 159; Новосельцев 1990: 11–12),сообщает, что «Царь Болгар, Алмуш по имени, исповедует ислам», а «большая часть их (то есть булгар. – И. И.) исповеду- ет ислам и есть в селениях их мечети и начальные училища с муэдзинами и имамами» (Хвольсон 1869: 22, 23).Прямо о том, что булгары-мусульмане действовали против русов, совершивших в 912–913 гг. рейд в прикаспийские провинции Саманидов, писал ал-Масуди (Гаркави 1870: 131–133; о политических обстоятельствах и событиях этого похода см.: Минорский 1963: 47–48; Новосельцев 1990: 215; Коновалова 1999). Сведения о том, что правитель булгар – мусульманин, сообщает и Ибн Фадлан, хотя старается этот факт завуалировать в стремлении выпятить свою роль в исламизации булгар и их «малика». Тем не менее этот арабский автор, побывавший на Средней Волге, пишет, что в 921 г. в Багдад прибыло посольство к халифу с письмом от «ал-Хасана сына Балтавара, царя славян (сакалиба. – И. И.)» (Путешествие… 1939: 55),что означает, что правитель булгар (эльтебер и сын эльтебера) Алмыш подписывался мусульманским именем «ал-Хасан» и, очевидно, был мусульманином, как и его дочь (Там же: 78).В составе посольства находился один из приближенных Алмыша, также мусульманин – Абдаллах Ибн Башту ал-Хазари.

Были общины мусульман и в самой Булгарии. Кроме ставки Алмыша, в которой находился специальный штат духовенства, включая муэдзина (Там же: 69), и где, судя по словам Ибн Фадлана, было довольно много мусульман (он даже описывает их погребальный обряд, см.: Там же: 77–78),существовали и другие значительные мусульманские общины. Так, Ибн Фадлан описывает общину «домочадцев» (сородичей?) под именем ал-баранджар «в количестве пяти тысяч душ женщин и мужчин, уже принявших ислам... Для них построили мечеть из дерева, в которой они молятся» (Там же: 74).Таким образом, можно уверенно говорить, что уже в 910–920-е гг. среди булгар были значительные общины мусульман, причем и булгарская знать во главе с Алмышем приняла новую веру.

Важнейшим событием, знаменовавшим утверждение ислама в Булгарии, стал обмен посольствами между Алмышем и багдадским халифом ал-Муктадиром. Политическая история этих контактов, а также перипетии путешествия посольства от Багдада до берегов Волги довольно хорошо изучены (Ковалевский 1951: 189–214; 1956; Новосельцев 1990: 197–199). В данном случае важно отметить, что, несмотря на некоторые замечания Ибн Фадлана, ислам был значительно распространен в Поволжье и в смысле распространения веры посольство успеха не имело. Однако достижением этого посольства стало «дипломатическое признание» Булгарии как исламской страны. С этого времени ни одно географическое сочинение уже не обходилось без упоминания булгар. Развивались и крепли связи со странами ислама.

В конце X – начале XI в. Волжская Булгария стала страной «классического ислама» (по терминологии Г. Э. фон Грюнебаума). Уже с начала X в. арабо-персидская историко-географическая традиция (Ибн Русте, Истахри, Марвази, Гардизи, «Худуд ал-алам» и др.) фиксировала, что у булгар два основных города: Болгар и Су-вар; в обоих городах – деревянные строения, соборная мечеть, живут там мусульмане по 10 тысяч человек в каждом городе; они сражаются с неверными (Заходер 1967: 36; Бартольд 1973: 545). Все русские и арабо-персидские источники указывают, что уже к концу X в. Булгария выступала на международной арене как мусульманская страна, которая была связана множеством торговых, культурных и политических нитей со странами Средней и Передней Азии, Ближнего Востока.

Но насколько ислам был распространен среди основного населения страны? Помочь ответить на этот вопрос могут археологические материалы.

К сожалению, о внутренней жизни и степени распространения ислама среди населения Булгарии сведений в письменных источниках чрезвычайно мало. В некоторой степени этот недостаток могут восполнить данные археологии. Например, для булгарских археологических памятников X–XIII вв. характерно практически полное отсутствие костей свиньи. А среди остеологических материалов из Билярского городища за время раскопок 1967–1971 гг. (всего обнаружено 9606 костей) их вообще не выявлено, нет костей свиньи и на других памятниках (Петренко 1979: 124–138; 1984: 66–69). Редкие исключения только подтверждают общее правило. Так, при раскопках Билярского городища (1974–1977 гг.) обнаружены отдельные кости свиньи, которые концентрируются близ усадьбы русского ремесленника (Он же 1984: 66–69). Высокая статистически представительная выборка материалов и ее поразительная стерильность в отношении костей свиньи среди материалов как городских, так и сельских поселений, учитывая факт широкого распространения свиноводства в более ранний исторический период и в соседних с Булгарией регионах, позволяет сделать вывод о повсеместном и строгом следовании булгарами предписаний и запретов ислама.

Еще более выразительно о распространении и характере ислама позволяют судить могильники волжских булгар, погребения которых совершены по мусульманскому погребальному обряду. Анализ их позволяет сделать вывод о начале распространения ислама в Булгарии в конце IX – начале X в., о полной и окончательной победе мусульманской погребальной обрядности в среде горожан в первой половине X в. (Халикова 1986: 137–152). В настоящее время открыто примерно 59 могильников по всей территории Булгарии (Предволжье, Предкамье, Западное и Центральное Закамье и бассейн р. Малый Черемшан), на которых вскрыто более 970 погребений, совершенных по мусульманскому обряду, и при этом не обнаружено ни одного не только могильника, но даже и языческого погребения. Характерно, что редкие «отклонения» от канонического обряда некоторые археологи склонны трактовать как «языческие пережитки» и свидетельство наличия языческого населения (критику подобных взглядов см.: Измайлов 2002: 60–69).

Все эти факты весьма ярко и недвусмысленно свидетельствуют о повсеместном распространении ислама и глубине его проникновения в народную культуру. Важность этих материалов в том, что они позволяют оценить реальность выраженных в исторической традиции представлений. По сути дела, полное господство ислама и исчезновение разнообразных языческих культов, распространенных в предшествующий период, а также строгое следование мусульманским запретам (отсутствие костей свиньи и т. д.) свидетельствуют о растворении племенных традиций в общемусульманской однородной этнической среде (Он же 2001: 93–119).

Сама организация мусульманской общины в Булгарии мало известна, но сам факт ее существования, судя по данным восточных источников, не вызывает сомнений. Уже в начале X в. в булгарских городах и поселениях фиксируются муэдзины и имамы (Хвольсон 1869: 23). Есть некоторые сведения о существовании в стране булгар института судей – городских кади (Путешествие… 1971: 31), входивших в высшую элиту общества и участвовавших в дипломатических контактах. Косвенные сведения о структуре улама у булгар можно почерпнуть у ал-Гарнати, который, описывая население Саксина, отмечал, что живущие там булгары и сувары имеют своих эмиров и соборные мечети, где они совершают пятничную молитву, у них также есть «кадии, факихи, и хатибы: и все толка Абу Ханифы» (Там же: 27). Это сообщение также подтверждает мысль, что, очевидно, ханафитский мазхаб был традиционным для булгар не только в начале X в., как об этом писал Ибн Фадлан, но и гораздо позднее.

Булгары, приняв ислам, оказались достаточно далеко от стран ислама и в некоторой культурной изоляции, но смогли преодолеть ее. Ученый-энциклопедист ал-Бируни в своем труде отмечал, что булгары оторваны «от коренных стран ислама», тем не менее «не лишены сведений о халифате, халифах, а напротив, читают хутбу с их именами» (Бируни 1957: 55). Однако само ощущение «оторванности» булгар, нахождение их во враждебном окружении не могли не отразиться на их общественном сознании. Уже отмечался факт, повторяемый целым рядом арабо-персидских авторов, которые говорили о походах булгар на соседей как о «джихаде/священной войне»: «со всяким войском неверных; сколько бы его ни было, они сражаются и побеждают» (Бартольд 1973: 545; Заходер 1967: 31). О регулярных походах царя булгар на северных язычников и обложении их данью (хараджем) сообщает ал-Гарнати (Путешествие… 1971: 30–31). Не обошли эту тему и западноевропейские источники (Юлиан, Плано Карпини, Рубрук и т. д.). Наиболее яркая характеристика булгар содержится в труде Гильома де Рубрука: «Эти булгары – самые злейшие сарацины, крепче держащиеся закона Магометова, чем кто-нибудь другой» (Путешествия… 1957: 119).

Мотив «священной войны» и «бремени истории», тяготеющий над их народом, был не только важной политической доктриной булгарской политической идеологии, но и заметно влиял на массовое сознание. Он формировал мнение булгар о себе как об общности, связанной не просто общей судьбой, но борьбой предков за идеалы ислама. Подчеркнутый антагонизм по отношению к соседям, отмеченный восточными и западноевропейскими авторами, служивший, видимо, в большей степени не как постоянно действующая реалия, а как политическая амбиция и перспективная цель, в народном сознании акцентировался в форме подчеркнутого единства мусульман перед лицом угрозы нашествия язычников, реальность которой доказывала историческая традиция.

К сожалению, о характере булгарской богословской школы можно только догадываться, поскольку достаточных источников в нашем распоряжении нет. Однако не возникает сомнений в том, что на всей территории Булгарии господствовал не только единый мазхаб (ханафитский в своей основе), но и единая улама, которая трактовала некоторые вопросы права и ритуальной практики в соответствии с выработанными традициями, причем, несомненно, опиралась в этом на светскую власть. Соответственно именно эта традиция преподавалась в медресе и воспроизводилась, сохраняя преемственность и стабильность норм мусульманского права на протяжении более чем двух веков, о чем свидетельствуют булгарские погребальные памятники X – первой трети XIII в. Ортодоксальность погребального обряда булгар, возможно, связана с их представлениями о своей «избранности» вследствие «пограничности» своего положения на краю обитаемой ойкумены и на северной границе исламского мира. Вполне возможно, что этим объяснялась их непримиримость в отношении язычников и язычества. Как бы то ни было, но каноничность и единообразие погребального обряда на всей территории государства свидетельствуют о силе религиозных норм, которые явно не просто поддерживались авторитетом государства, а определенно насаждались в обществе.

В булгарском исламе тем не менее была заложена определенная противоречивость. С одной стороны, ощущение своего пограничного положения в мусульманской ойкумене и строгое следование определенным ритуалам, что ярко выражалось в особенностях булгарской джаназы и политической практике. С другой – условия жизни и географическое положение диктовали некоторые отступления от канонов ритуальной практики. Например, одной из серьезных проблем для булгар была суровая зима, которая иногда не позволяла совершить обряд погребения в соответствии с предписаниями шариата в день смерти. Вот что пишет об этом андалусский купец и дипломат, живший в Саксине и Болгаре: «Усиливается там мороз до того, что когда умрет <…> кто-то, то они не могут его похоронить шесть месяцев, потому что земля становится, как железо, и невозможно в ней копать могилу. И умер у меня там сын, и было это в конце зимы, и я не мог его похоронить, и он оставался у меня в доме три месяца пока не смог похоронить его, и оставался мертвец, как камень, затвердевшим от силы холода» (Путешествие… 1971: 58). Даже если ал-Гарнати несколько преувеличивает, то и тогда становятся ясны сложности, возникающие перед булгарами в исполнении мусульманских ритуалов. Еще более сложная коллизия была связана с тем, что на этой параллели летом были короткие ночи, а зимой – дневной свет. Вследствие этого было затруднительно совершать положенные шариатом пять дневных намазов. Главным образом проблема состояла в невозможности чтения пятого ночного намаза, который совершался после заката солнца, поскольку летом он, по сути дела, сливался с утренним намазом. В мусульманском мире солнце считалось зашедшим тогда, когда становилось совершенно темно и нельзя было от­личить белой нитки от черной. Из-за того, что летом в Среднем Поволжье вечерняя заря не исчезает, стало быть, время ночного намаза не наступает. Этот факт был отмечен арабо-персидской географической традицией и отмечался практически всеми авторами, кто писал о булгарах. Эти сведения, в той или иной степени восходящие к Ибн Фадлану, составляли особую традицию: «У булгар летом ночь так коротка, что не успевает вскипеть котелок (или не успевает человек пройти более одного фарсаха); зимой же день становится таким же коротким, как ночь летом» (Заходер 1967: 40–44). Своеобразное резюме этих сведений содержится у ал-Идриси (середина XII в.): «День у руссов и булгар настолько короток, что достигает лишь трех часов с половиной. Сказал ал-Хаукали: “Я был очевидцем этого у них зимой. Продолжительность дня была такова, что ее было достаточно только для четырех молитв, каждая из которых следовала одна за другой, с рик’атами, а между азанами и икамой не было промежутка”» (Коновалова 2006: 120). По этому поводу в богословской литературе и религиозных кру­гах, очевидно, шли довольно бурные споры. Поездка булгар в Сред­нюю Азию по религиозным вопросам во многом имела целью разрешение именно этих вопросов ритуальной практики, что породило, видимо, целую плеяду булгарских факихов и богословов, широко известных во всем мусульманском мире (подробнее см.: Давлетшин 1990: 138–145, 172–176). С течением времени в Поволжье были выработаны свои особенности ритуальной практики, учитывающие местную специфику, канон, позволявший во время некоторых месяцев читать намаз только четырежды в день. Со временем именно эти особенности поволжского ислама привели татарских богословов к необходимости реформирования догматики ислама и появлению такого своеобразного течения богословской и общественной мысли, как джадидизм (современный взгляд на эти проблемы см.: Мухаметшин 2003: 17–49).

Таким образом, Булгария уже с X в. являлась самой северной страной исламской ойкумены, а «языком» булгарской культуры был ислам. Есть сведения о развитии монументальной архитектуры, декоративно-прикладного искусства, музыки и литературы. Внутри страны во всех крупных общинах были школы и медресе. Благодаря системе образования население обучалось грамоте и основам религии. Сохранились сведения о развитии наук и знаний: астрономии и астрологии, медицины и алхимии, богословия и права, географии. Существовала своя историографическая традиция; здесь жили и творили многие крупные ученые: среди них богословы, философы и поэты (Давлетшин 1990: 172–176). Известны биографии выходцев из Булгарии, ставших на Востоке знаменитыми учеными, таких как известный медик Таджаддин ал-Булгари. Это демонстрирует включенность булгар в исламский культурный мир, где они были хотя и отдаленными, но единоверцами, показывает, что, несмотря на расстояния, между странами Востока и Средним Поволжьем шел непрерывный информационный обмен (Там же: 111–142). При этом надо учитывать, что булгарам, чтобы участвовать в этом обмене идеями и мыслями, требовались огромные усилия, в первую очередь на создание и поддержание системы образования. Неслучайно, видимо, и удивление восточных путешественников, видевших мектебе и медресе в булгарских аулах и городах.

Обмен идеями касался и развития богословия и религиозной практики. Целый ряд отрывочных фактов свидетельствует о некотором распространении в Булгарии такого течения ислама, как суфизм.

Булгария действительно находилась достаточно далеко от основных исламских культурных центров. И это расстояние стало на Востоке, видимо, обычным присловьем. Например, знаменитый философ, проповедник и путешественник Насир-и Хосров, желая подчеркнуть могущество Аллаха, пишет: «С трудом достигается крик твой из комнаты до сеней, а его голос легко доносится из Балха до Булгара» (Семенов 1953: 17).

Перефразируя этот отрывок стиха, можно сказать, что как ни велики были расстояния от стран ислама до Булгарии, ислам и его культура легко распространялись в Поволжье, создав здесь замечательный ареал тюркской мусульманской культуры.

Таким образом, можно констатировать, что ислам уже с конца IX в. проникал в духовную культуру общества, изменив ее тюркские традиции и оттеснив языческие культы в область суеверий. Ислам проникает в самые широкие слои булгарского общества, и уже с конца X в. мусульманский погребальный обряд и другие нормы ислама (запрет на употребление в пищу свинины и т. д.) безраздельно господствуют в народной среде. Есть основания полагать, что ислам в Булгарии, учитывая ее пограничное положение на «краю исламской ойкумены», был более ортодоксальным и строгим, чем в ряде других стран ислама. На этом фоне развивались своеобразная культура и декоративно-прикладное искусство булгар как сочетание тюркских и восточных традиций и шло формирование единой этнополитической общности.

Литература

Бартольд, В. В. 1973. Введение к изданию «Худуд ал-алам». В: Бартольд, В. В., Соч.: в 9 т. Т. VIII. М.: Наука.

Бируни, А. 1957. Памятники минувших поколений. В: Бируни, А., Избранные произведения. Ташкент: Изд-во АН Уз. СССР.

Галяутдинов, И. Г. 1998. «Тарих нама-и Булгар» Таджетдина Ялсыгулова. Уфа.

Гаркави, А. Я. 1870. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб.

Греков, Б. Д. 1945. Волжские болгары в IX–X вв. Исторические записки 14.

Давлетшин, Г. М. 1990. Волжская Булгария: духовная культура. Домонгольский период (Х – начало XIII в.). Казань.

Даркевич, В. П. 1976. Художественный металл Востока VIII–XIII вв. М.: Наука.

Дубов, И. В. 1989. Великий Волжский путь. Л.: Изд-во ЛГУ.

Заходер, Б. Н. 1967. Каспийский свод сведений о Восточной Европе: в 2 т. Т. II. М.: Наука.

Измайлов, И. Л.

2000. «Начала истории» Волжской Булгарии в предании и исторической традиции. (Серия «Древнейшие государства Восточной Европы», 1998.) М.: Наука.

2001. Средневековые булгары: этнополитические и этноконфессиональные аспекты идентификации. В: Буханов, А. А. (ред.), Диалог культур Евразии. Вопросы средневековой истории и археологии. Вып. 2. Казань.

2002. К вопросу о каноничности и языческих пережитках в мусульманском погребальном обряде волжских булгар. Вопросы древней истории Волго-Камья: сб. Казань.

Казаков, Е. П.

1985. Знаки и письмо ранней Волжской Болгарии по археологическим данным. Советская археология 4: 178–185.

1992. Культура ранней Волжской Болгарии. М.: Наука.

Ковалевский, А. П.

1951. Посольство халифа к царю волжских булгар. Исторические записки 37.

1956. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков.

Коновалова, И. Г.

1999. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отношения. В: Джаксон, Т. Н., Меньшикова, Е. А., Восточная Европа в исторической ретроспективе: К 80-летию В. Т. Пашуто. М.: Языки русской культуры.

2006. Ал-Идриси о странах и народах Восточной Европы: текст, перевод, комментарий. М.: Вост. лит-ра.

Крачковский, И. Ю. 1957. Избр. соч.: в 6 т. Т. 4. М.; Л.

Матузова, В. И. 1979. Английские средневековые источники IX–XIII вв. М.: Наука.

Мельникова, Е. А. 1999. Балтийско-Волжский путь в ранней истории Восточной Европы. Международные связи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX–XII вв. Казань.

Минорский, В. Ф. 1963. История Ширвана и Дербента X–XI веков. М.

Мухаметшин, Р. М. 2003. Татары и ислам в XX веке. Казань: Фэн.

Новосельцев, А. П. 1990. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М.: Наука.

Петренко, А. Г.

1979. Билярские остеологические материалы из раскопок 1974– 1977 гг. Новое в археологии Поволжья. Казань.

1984. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья. М.: Наука.

Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153 гг.) / публ. и коммент. О. Г. Большакова, А. Л. Монгайта. М.: Наука, 1971.

Путешествие Ибн Фадлана на Волгу. М.; Л., 1939.

Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957.

Семенов, А. А. 1953. Таджикские ученые XI в. н. э. о булгарах, хазарах, русах, славянах и варягах. Доклады АН Таджикской ССР. Вып. VII. Б. м.

Татищев, В. Н. 1995. История Российская. Ч. 2. В: Татищев, В. Н., Собр. соч.: в 8 т. Т. IV. М.: Мысль.

Халикова, Е. А. 1986. Мусульманские некрополи Волжской Булгарии X – начала XIII в. Казань: Изд-во КГУ.

Хвольсон, Д. А. 1869. Известия о хазарах, буртасах, мадьярах, славянах и русских Абу Али Ахмеда Бен-Омар Идн-Даста. СПб.

Шпилевский, С. М. 1877. Древние города и другие булгаро-татар-ские памятники в Казанской губернии. Казань.

Щербатов, М. М. 1901. История Российская. Т. 1–2. СПб. (1-е изд. – 1770 г.).