Наука как духовное освоение действительности

Наука выступает системой отношений (связи и обособленности), включающей в себя внутренние взаимодействия, подчеркивающие ее сувере­нитет, и взаимоотношения с универсумом в целом. Тенденция перехода от анализа объектов к исследованию отношений оказывается ведущей в услови­ях, когда существование различных динамических структур, информацион­ных сетей является определяющей характеристикой социального развития и научного познания, а «сетевое мышление» становится доминирующим. По мнению некоторых исследователей, переход к исследованию отношений – смысл и центральный момент современной научной парадигмы[1].

Различные направления философии науки (релятивизм, эволюционная эпистемология, концепции научной рациональности, эмпирический конст­руктивизм), несмотря на кардинальные различия в подходах к феномену нау­ки, обладают общей особенностью – делают акцент на исследовании опреде­ленных отношений, в частности фундаментальных отношений связи и обо­собленности. Так, релятивизм исходит из связи истины и опыта и обособлен­ности ее от теории, а эволюционная эпистемология – из связи эволюции на­учного знания и единого эволюционного процесса и в то же время представ­ляет научные исследования как обособленную самоорганизующуюся систе­му. Для сторонников концепций научной рациональности значима независи­мость науки от идеологии, но в то же время они признают общезначимые ис­тины, что подразумевает учет отношений связи. Знание в его становлении в конструктивном эмпиризме – это также связь отдельных этапов. Подобная тождественность различных подходов дает основание рассматривать науку в ее тотальности (единстве различных аспектов, сторон) с позиций единых оснований через призму отношений, являющихся сущностным элементом нау­ки.

Поскольку взаимодействие науки с универсумом носит многогранный характер, необходим анализ отношений как в структуре науки, так и между наукой и универсумом. Всестороннее исследование предполагает не только изучение отношений связи, которым в философской литературе традиционно уделяется значительное место, но и отношений обособленности в их единст­ве, взаимодополнении и взаимообусловленности.

С целью выяснения механизма существования отношений в науке и со­ответствующих отношений науки и универсума, а также для их типологизации можно выделить отдельные части научной системы. Наука при этом предстает как знание и познание, как элемент культуры, как академическая система и социальный институт, отношения которого невозможно рас­сматривать, не анализируя всех названных составляющих. Различные типы и виды отношений могут быть эксплицированы на различных сторонах и ас­пектах науки и в то же время возможно уточнение содержания самой теории отношений, в частности обоснование категориального статуса отношений обособленности, имеющих всеобщий и фундаментальный характер.

Один из видов отношений представлен пространственными отноше­ниями, которые выступают как форма бытия научных объектов, в частности знаний. Они выражают отношение между сосуществующими объектами – синхронные отношения. Время же является такой формой бытия, которая выражает отношения между последовательно существующими, в данном случае, научными знаниями, – диахронные отношения. Пространственные и временные отношения в науке могут быть представлены в качестве отноше­ний обособленности и отношений связи, где можно выделить возможные и действительные отношения связи и обособленности, необходимые и случай­ные, каузальные и некаузальные, существенные и несущественные, матери­альные и нематериальные, единичные и общие.

Знания всегда начинаются внутри концептуальной первоосновы, по­этому одна и та же парадигма воспринимается вначале как освобождение, а затем как ограничение. Каждая парадигма представляет собой одно из звень­ев разворачивающейся эволюционной цепи. Духовное производство как фи­лософская категория выражает деятельность по конституированию сознания в качестве особого бытия. Результатом данного конституирования являются различные типы духовности, складывающиеся вокруг таких ценностей, как Истина, Добро, Красота. Познание системы ценностей науки идет через вы­явление ее отношений, описание которых существенно дополняет представ­ление о научной деятельности.

Каждая конкретная эпоха может характеризоваться специфическим на­бором и иерархией ценностей, рассматриваемых в качестве отношений. Цен­ностные системы науки также формируются и трансформируются в культур­но-историческом развитии общества. Формирование ценностей науки как элемента культуры происходит на базе универсальных ценностей. Они не­прерывно меняются, уточняются, корректируются в ходе развития практики научного исследования. Тем не менее на каждом отдельном этапе развития научного знания сохраняется некое стабильное ценностное ядро, позволяю­щее в каждый данный момент истории отделить науку от не-науки. На осно­вании представления отношений связи и обособленности могут быть вычленены и исследованы конкретные типы научных ценностей. Из их многообразия можно составить группы, одна из которых включает в себя «внутренние» цен­ности науки (нормы, принципы, идеалы, критерии, методы науки), другая –«внешние» ценности научного познания («этос науки»). Необходимо также выделять группу ценностей, которые являются посредствующим звеном, от­ношением между внутринаучными и социальными ценностями (например, критичность).

Наука как академическая система, представляющая собой также отно­шения связи и обособленности, демонстрирует прежде всего ее автономность, а в связи с этим значение отношений обособленности. Развитие науч­ного познания возможно лишь в случае открытости этой системы, обмена информацией с внешней средой, то есть при наличии внешних отношений связи. В то же время сохранение ее целостности и качественной определен­ности возможно лишь как некоторая обособленность, закрытость этой систе­мы от внешней среды. Значение автономности подчеркивается выделением суверенных отношений, но они должны рассматриваться на фоне единства отношений связи и обособленности. Поэтому при выделении «внутренних» и «внешних» отношений науки актуален анализ пространственных и времен­ных систем отношений, их процессуальности, единства необходимости и случайности в научном познании и кооперативного характера поведения членов научного сообщества. Существуют многопрофильность и многоканальность науки в рамках различных типов отношений на социальном, по­знавательном и психологическом уровнях науки как академической системы. Наука как социальный институт включает в себя многообразные отно­шения, которые соотносятся друг с другом, образуя иерархические цепи и се­ти прямых и обратных отношений связи и обособленности, свидетельствую­щие о расширении научного пространства, о неформальном лидерстве на­учной системы в познании и одновременно о ее зависимости от других форм освоения действительности. Отсюда следует, что необходимы выявление, ис- следование и учет особенностей различных отношений связи и обособленности в структуре науки как социальном институте и определение их «векто­ра». Существуют способы (материальная и идеальная), типы (синхронная и диахронная), виды (каузальная, связь состояний, детерминация условиями, поводом, целью, корреляция, системная, структурная), формы (динамическая и статистическая), характер (линейная и нелинейная), пространство (цепи, сети, ветви, циклы) детерминации сторон науки как социального института.

Данная трактовка представляет суверенность внутренних единиц в такой обособленной системе, как производство знаний. Возможно выделение следующих компонентов: объективное (социализированное) и субъективное (персональное) знание; гносеологический (когнитивные правила), мораль­ный (этические нормы), нравственный этос, резюмирующий ценности и кон­солидирующий ученых в относительно замкнутую, непроницаемую для не­посвященных цеховую группу, профессиональную страту с цельными инте­ресами; финансы; ресурсы; инструментарий; получение и повышение квали­фикации; коммуникация с интерференцией уровней управления и само­управления, инстанций, социальной инженерии и общения; авторитета и не­формального лидерства; властной организации и межличностного контакта; корпорации и сообщества.

Г. Риккерт отмечал, что характерной чертой современного состояния науки является обособление отдельных специальных наук: каждая часть дей­ствительности стала предметом особой такой науки. По его мнению, в отно­шении к действительности у философии остается еще одна задача: в проти­воположность частным наукам, ограничивающимся всегда частями действи­тельности, она должна быть наукой о ее целом. Одновременно он считает, что такое определение грешит некоторой двусмысленностью. Ведь в извест­ном смысле и специальные науки имеют дело с целым. Их теории, например, обладают безусловной значимостью по отношению ко всем телам и ко вся­кой духовной жизни. Далее Г. Риккерт пытается разрешить данное противо­речие. Он утверждает, что частные науки ограничены в известных пределах и даже никакой их прогресс не позволит им преступить эти границы. Частные науки всегда ограничены какой-нибудь одной частью действительности, как бы велика эта часть ни была. Г. Риккерт берет для примера все целое физиче­ской действительности. С его точки зрения, частные науки никогда не исчер­пают до конца скрытых в нем проблем. Они всегда вращаются только в сфере предпоследнего. Своими понятиями они не в состоянии охватить последнего, то есть целое действительности в строгом смысле этого слова. И тем не ме­нее не подлежит никакому сомнению, что и это понятие целого действительности скрывает в себе проблему, ибо каждая часть действительности необхо­димо связана с ее целым и даже лишь постольку и является частью действи­тельности, поскольку является частью этого целого. Это значит, что без этого целого она не могла бы быть сама действительностью[2]. Г. Риккерт полагает, что философия, принципиально свободная от ограниченности частных наук, и должна начать свою работу с исследования этого целого.

Наука представляет контраст действительности, и контраст этот сказы­вается как в абстрактном характере ее понятий, столь противоположном на­глядной представляемости действительности, так и в отличающей ее все­общности, противодействующей индивидуальному характеру всякого дейст­вительного бытия. Г. Риккерт считает, что не существует науки о единич­ном и особом, которое бы она рассматривала именно с точки зрения его еди­ничности и особенности. Наоборот, цель науки, как он полагает, – подвести все объекты под общие понятия, по возможности понятие закона. Однако «обобщающее естественно-научное познание не исключает далее самого широкого углубления в частности и детали»[3].

Так, в естествознании сингулярности – особые области, в которых не работают существующие теории. Существование сингулярностей – неопровержимое следствие теории относительности А. Эйнштейна[4].

Сингулярности, с точки зрения естественников, характеризуются тем, что:

– в них не работают научные теории;

– это области рождения (материи, Вселенной, пространства, времени);

– в них кривизна пространства-времени и плотность вещества беско­нечны;

– никакие сведения о событиях внутри сингулярностей недоступны;

– они «загадочны и нелепы»;

– сингулярности отражают существование границы;

– они характеризуют беспричинность событий[5].

Философское понимание сингулярностей трактует их как «единич­ность», «оригинальность», «исключительность», «своеобразие», «неповтори­мость»[6].

Имеется положительная корреляция естественно-научных и философ­ских представлений о сингулярности. Из анализа естественно-научных и фи­лософских признаков сингулярностей следуют некоторые общие моменты, характерные как для естественно-научного понимания сингулярностей, так и для философского. Сингулярности – это особые области, точки, в которых возникает нечто. Это нечто есть некоторое отношение, поскольку возникно­вение объекта возможно лишь в результате его обособления, отделения, то есть сингулярность отражает обособленность, суверенность объектов с пози­ций их возникновения, порождения. Спецификой данного отношения являет­ся его активный, порождающий, детерминирующий характер. Для сингуляр­ностей характерно наличие определенной границы, перехода небытия в бы­тие. Они отражают наличие тех экстремальностей, которые являются пред­дверием события, в них перестают работать те конкретные научные теории, которые работали вне этих точек. Они имеют всеобщий характер, характери­зуют любой структурный уровень бытия и допускают возможность их диф­ференциации и классификации. Таким образом, сингулярность обладает ста­тусом философской категории.

В свое время И. Кант подводил к мысли о том, что научное познание универсально и необходимо, но оно занимается лишь явлениями. Именно в таком качестве оно и необходимое, и всеобщее, так как эти качества вытекают лишь из субъекта и его априорных структур. В области чистого рассудка каждой вещи соответствует свое место. Но эта область, по мнению И. Канта, «есть остров, самой природой заключенный в неизменные границы. Она есть царство истины (прелестное название), окруженное обширным и бушующим океаном, этим средоточием иллюзий, где туманы и льды, готовые вот-вот растаять, кажутся новыми странами и, постоянно обманывая пустыми наде­ждами мореплавателя, жаждущего открытий, втягивают его в авантюры, от которых он никогда уже не может отказаться, но которые он тем не менее никак не может довести до конца»[7]. Область познания феноменов является единственно надежным занятием. Рассудок, с точки зрения И. Канта, не мо­жет переступить границ чувственности, ибо лишь из нее он получает содер­жание. В связи с этим выход за пределы феноменов структурно невозможен. Однако когда он говорит о феноменах, отделяя способ созерцания объектов от их природы самих по себе, то эти мыслимые объекты, которые находятся вне созерцания, И. Кант называет ноуменами. Ноумен – «демаркационное по­нятие, служащее для ограничения претензий чувственности»[8]. Понятие но­умена необходимо для того, чтобы чувственное созерцание не переступало пределов вещи в себе.

Механизм «действия» сингулярности и образования автономности просматривается в работе А. Ф. Лосева «Самое само». Он пишет, что разли­чие, если оно мыслится в сфере чистого смысла, проявляет себя бесконечным способом, в бесконечной форме, с бесконечной силой. Различие, по его мне­нию, есть обязательно нечто «живое», самостоятельное и действующее. А. Ф. Лосев считает, что это – «не просто очки, которые носятся без всякого внимания к ним; но это – такие очки, в которых выверяется малейшая выпук­лость или вынутость, в которых все размеры, формы и изгибы конструиру­ются при помощи точных математических положений. И этот предмет живет и проявляет себя сам по себе (для оптика, механика или врача) еще до всяко­го его практического применения (хотя это применение не только принято здесь во внимание, но ради него-то и проводится самостоятельный подход к предмету)»[9]. Но как только заходит разговор о самостоятельной жизни и функциях различия в качестве чисто смысловой категории, так тотчас же возникает требование – мыслить эти функции как бесконечные, как такие, которые абсолютно всесильны. И какое бы количество вещей ни подпало под эту категорию, она с абсолютной легкостью определит их со своей собствен­ной точки зрения, и притом в одно мельчайшее, едва заметное мгновение. Таковы действия, с точки зрения философа, всех смысловых категорий.

Различие требует абсолютной смысловой различности, или внеположности всего и каждого со всем и каждым. Абсолютная отличность каждой вещи от всего есть абсолютное отсутствие в ней каких бы то ни было разли­чествующих моментов. И абсолютная отличность всего от всего есть абсо­лютное отличие во всем «различествующих» моментов. Абсолютное отсут­ствие в вещи «различествующих» ее моментов есть тождество всех момен­тов вещи. Следовательно, если различие есть чисто смысловая категория, то она то же самое, что и тождество. Применяя обратный ход заключения, А. Ф. Лосев отмечает, что если тождество есть чисто смысловая категория, то она то же самое, что и различие[10]. Таким образом, он рисует картину «жизни» чистого смысла. Различие есть бесконечный символ тождества, и тождество есть бесконечный символ различия.

Как известно, две мировых школы философии, которые выдвигали на первый план проблему смыслового происхождения (выражение принципа смыслового становления), – это неоплатонизм и неокантианство. А. Ф. Лосев в данном случае придерживается традиций, предлагая именовать смысловое происхождение первопринципом. Кстати, он считает, что кантианский «Ursprung» и гуссерлианский «эйдос» не только не противоречат один другому, но, скорее, наоборот – они требуют друг друга и друг из друга выводятся.

А. Ф. Лосев отмечает, что смысловое происхождение несет с собою все отождествления и все различия, подобно тому как бытийное становление не­сет с собою все акты полагания бытия и все его отрицания. Тут в едином принципе заключена вся индивидуальность вещи и все ее инобытийные судьбы. Тут же это развернуто в целую линию. Принцип смыслового происхождения, следовательно, обеспечивает собою все те различения и все те отождествле­ния, которые необходимы для того, чтобы вещь была вещью. И тут в одном смысловом потоке (источнике) заключены все те волны смысла, из которых состоит вещь. Тут сосредоточена вся та смысловая тревога и сущностное беспокойство, которое предшествует оформлению вещи и ее предопределяет. А. Ф. Лосев придерживается установки, что смысловое становление, или «происхождение», есть самотождественное различие, данное как становле­ние. Это становление несет с собою все различения и все отождествления, необходимые для конструирования вещи, но пока еще не конструирует са­му форму вещи[11]. Смысл как уже ставшее, как наличное бытие всегда пред­ставляет собой структуру, так как он всегда на этой стадии содержит не­сколько раздельных точек, между которыми и разыгрывается диалектика са­мотождественного различия.

По мнению А. Ф. Лосева, здесь по крайней мере две точки – они тож­дественны или различны. А это значит, что этих точек бесчисленное количе­ство, ибо между каждыми двумя всегда можно наметить еще третью. Следо­вательно, возникает структура – «нечто», или «качество», в котором прове­дено различение отдельных моментов. Такая структура и называется эйдосом. Эйдос – на стадии смысла как наличного бытия – тем только и отличается от границы, что это есть законченная самозамкнутая граница, в которой начальный пункт, от которого ее стали вести, совпал с конечным пунктом, до которого она дошла. До этого философ имел в виду только границу вообще, границу как принцип, границу, ведомую неизвестно откуда и куда, границу без формы, без определенной своей качественности. Эйдос есть поэтому пер­вое определение смысла вообще, то есть первое полагание для него точных пределов, точных границ, в результате чего появляется первая и наиобщая структура смысла, в то время как до сих пор был только вечно бьющий ис­точник смыслового оформления, но не само оформление. Эйдос – самотождественное различие, данное как ставшее, как наличное бытие, как опреде­ленное качество, то есть как ставшее, как наличность, как качество смысла[12]. Данный вывод А. Ф. Лосева дает основание сделать предположение о возник­новении в сингулярности пространства и времени.

Понятие становления и науки связал В. И. Вернадский, когда отмечал, что к началу ХХ в. появилась «в ясной реальной форме возможная для соз­дания единства человечества сила – научная мысль», которая «выявилась впервые в истории человечества в новой форме, с одной стороны, в форме логической обязательности и логической непререкаемости ее основных дос­тижений и, во-вторых, в форме вселенскости – охвата ею всей биосферы, всего человечества, – в создании новой стадии ее организованности – ноосферы»[13]. По его мнению, научная мысль впервые выявляется как сила, соз­дающая ноосферу, с характером стихийного процесса[14]. В. И. Вернадский уже тогда говорил о неразрывной связи создания ноосферы с ростом научной мысли. Им ставились перед учеными задачи сознательного регулирования организованности ноосферы, что позволило бы выработать методы выжива­ния человечества при переходе биосферы в ноосферу. Он считал, что челове­ческому разуму предстоит решать сложнейшие задачи коэволюции Природы и Человека, что только позитивные результаты в решении этих задач позво­ляют биосфере перейти в качественно новое состояние – ноосферу.

Итак, А. Ф. Лосев писал о том, что становление характеризует движение от одной границы к другой, граница есть важнейшая черта сингулярности. Следовательно, сингулярность, в которой возникает обособленность (возни­кают объекты путем их обособления), связана со становлением.

Путем трансцендирования можно объяснить некоторые моменты функционирования сингулярности, поскольку оно показывает ненарушимость границ возможного опыта с научной точки зрения и в то же время де­монстрирует непротиворечивость ноумена, а следовательно, вероятность и мыслимость его при учете непознаваемости. Сингулярности являются «под­линными трансцендентальными событиями» и могут рассматриваться в каче­стве причины возникновения отношений вообще, в частности отношений науки как социального института. Трансцендирование может также высту­пать способом разрешения проблемы противоречий автономности и сингу­лярности науки в структуре ее тотальности. Более того, именно трансценди­рование может быть выходом в данной ситуации, так как сингулярность – граница, отношение между тем, что существует в пространстве и времени и вне пространства и вне времени, это граница явления и сущности, матери­ального и идеального, реального и трансцендентного – такое отношение ме­жду ними, которое создает ту разность потенциалов, которая порождает но­вое. Именно поэтому понятия отношений связи, обособленности, сингуляр­ности приобретают фундирующее и универсальное значение в понимании мира, а следовательно, науки как способа духовного освоения действитель­ности через призму единства многообразия фундаментальных отношений.

Таким образом, понятие сингулярности оказывается применимым не только к сфере естествознания, но и к другим областям бытия, в том числе и к науке. Оно отражает как феномены ее порождения и становления, так и детерминирующую роль науки в процессе духовного освоения действительно­сти.