Производство капитала и хаотизированного сознания

Современная буржуазная социальность следующим образом задает особый стиль мышления, представленный в постмодернистской философии.

1. Если в капиталистической экономике финансовый капитал все более отрывается от производительного капитала, а деньги – от товарной массы, то постмодернисты отрывают значения от обозначаемого (от референта, от действительности). Карта стала важнее реальности. Ж. Деррида утверждает: «Мы даем знаки. Знак... представляет собой отложенное, отсроченное присутствие. При этом не имеет значения, идет ли речь ... о делегатах на выборах или о политических представителях, движение знаков откладывает момент встречи с вещью самой по себе»[1]. Политики в России тоже стали производить движение знаков, откладывая каждый раз сроки реализации обещаний. И народ в стране ходит от одного ожидания к другому, а потом – от одного разочарования к иному разочарованию. Все политические технологии, используемые режимом Б. Н. Ельцина, отмечал А. С. Панарин, «основывались на главном постулате постмодернистского дискурса – на подмене обозначаемого обозначающим, объективных показателей, относящихся к реальной социальной действительности, знаками»[2].

2. Постмодернисты, отмечает профессор университета Нотр-Дам (США) К. Харт, «любят обитать в виртуальном мире»[3]. Почему язык стал не средством выражения действительности, а «домом», вне которого иного бытия нет? Ведь кто-кто, но философы-то призваны понимать различие между объективными процессами и их идеальными выражениями в знаковой форме.

Существо дела заключается не в индивидуальных предпочтениях, а в какой-то объективной тенденции, которая и выражается в «дискурсах» постмодернистов. Э. В. Ильенков выявил такую тенденцию еще тогда, когда постмодернизм только оформлялся. Он анализировал знаковый фетишизм на материале «логического позитивизма», «философии языка», «логической семантики», «языка науки». Разделение труда породило массу профессий, представители которых действительно живут в мире слов, знаков, «не имеющих почти никакого зацепления с действительностью». Это – счетчики-вычислители, преобразующие одни знаковые выражения в другие знаковые выражения; армия адвокатов, занятых формальным подведением юридических характеристик фактов под определения права; легионы журналистов, «старающихся перещеголять друг друга в умении раскрашивать в яркие словесные тона ничего не значащие факты и рассматривающих эти факты лишь как поводы для упражнения в чисто вербальной ловкости»; представители «абстрактной живописи»; к этому ряду следует добавить виртуальные (счетные и электронные) деньги; ежечасную рекламу; СМИ, которые манипулируют значениями, оторванными от действительных событий. Для подобных профессионалов «язык действительно превратился из средства выражения действительности в единственный предмет их работы. ...Для них и “естественна” иллюзия, согласно коей язык и есть “подлинное бытие”». Из такой профессиональной иллюзии и вырастает знаковый фетишизм, столь характерный в нынешнем постмодернизме. Тайна этого фетишизма, заключает Э. В. Ильенков, раскрывается в калечащем людей разделении труда[4]. Предметно ориентированное мышление понятно и естественно «для тех классов, людей, которые преобразуют своими руками неподатливый материал природы, постигая в ходе этого преобразования его собственные свойства и закономерности изменения, и для той науки, которая ясно видит свою генетическую связь с этим реальным процессом и старается понять его закономерности, чтобы сделать руки умнее, чтобы научить их работать с материалом в согласии с его собственной природой, а не вопреки ей»[5].

3. Если в капиталистической экономике производство прибавочной стоимости, деньги стали самоцелью, то у постмодернистов самоцелью выступает манипулирование значениями в таких причудливых формах, что аналитики квалифицировали постмодернистский стиль мышления как «шизофренический дискурс». Как «финансовые пирамиды» не обеспечены реальным приростом потребительных стоимостей, так же «знаковые пирамиды» не обеспечены реальным предметным значением.

И. А. Гобозов, анализируя «шизофренический дискурс», приводит такой факт. Американский физик А. Сокал, удрученный интеллектуальным перерождением американской университетской интеллигенции, провел эксперимент: написал пародию на «дискурс» постмодернистов под абсурдным названием «Нарушая границы: к трансформативной герменевтике квантовой гравитации», наполнив статью явными нелепостями, в частности тем, что известные числа – «пи» Евклида и сила притяжения G Ньютона являются исторически преходящими, так как физическая реальность является лингвистической и социальной конструкцией, нарративом, большим рассказом. Эта статья была опубликована в модном культурологическом журнале «Социальный текст» в специаль- ном номере как ответ на выступление отдельных ученых против постмодерна[6]!

4. А. Сокал и Ж. Брикмон выявили в мышлении постмодернистов такие изъяны: авторы используют научные термины, не задумываясь, что реально они обозначают перенос понятий точных наук в гуманитарную область; ошеломляют читателя терминами в такой связи, которая не имеет смысла. «Речь идет о самом настоящем отравлении словами и удивительном безразличии к их значениям»[7]. Отказ постмодернистов от предметного мышления губит образование и культуру. «Студенты учатся повторять и выстраивать рассуждения, в которых они мало что понимают. ...В конечном счете, обдуманно невразумительные рассуждения и сопутствующая им интеллектуальная бесчестность отравляют часть интеллектуальной жизни и усиливают и без того распространенный среди населения примитивный антиинтеллектуализм»[8]. Элитарность постмодернистов заключается в их претенциозном жаргоне, отрывающем думающих людей от реальных проблем и направляющем умы в «стерильные споры». И. А. Гобозов делает один из выводов: «Сочинения постмодернистов порой бессмысленны и бессодержательны. Их можно воспроизводить бесконечно, и никакого научного прогресса никто не заметит»[9]. Свою книгу он заключает так: «Поэтому пока в общественном сознании и философском мире доминирует постмодернизм, не приходится ждать взлета философской мысли. Пока философия катится вниз и не видно, когда это прекратится»[10].

5. Либеральной рыночной экономике и либеральной идеологии, призывающей граждан освобождаться от государственного регулирования и контроля, соответствует освобождение постмодернистов от культуры мышления, от логической дисциплины. Научная методология подменяется «правилами игры». История представляется как архив, с полки которого можно произвольно выбирать то, что заблагорассудится. Если идет речь о различии чего-либо, то оно абсолютизируется так, что отрицается тождественное в различиях, если мысль постигает многообразие, то отрицается единство в многообразии. Главное – надо «различать», главное – «фрагментарность». «Именно эта пугающая фрагментарность всего нашего интеллектуального наследия характеризует постмодернизм во всей его неприкрытой сути»[11].

Но научная мысль тогда открывает новую грань бытия, когда за различиями она схватывает существенное тождество, за многообразием – единство. И. Ньютон за падением яблока и движением планет мысленно увидел одно и то же – действие силы гравитации и стал классиком в науке. Прежде чем что-то различать, например производство капитала в США и в Японии, необходимо установить, что такое производство капитала вообще; ибо различия имеют логический смысл только в рамках определенного тож-дества. Иначе мы будем иметь не существенные различия, а эмпирическую разность непонятийного уровня: «в огороде бузина, а в Киеве – дядька».

6. Для М. Бланшо одним из «неизменных и мощных противников было единство»[12]. Единство самосознания, идентичность личности в смене ситуаций, единство территории страны, единство государства и т. д. – это, оказывается, «противники», некие оковы; но оковы для мышления, которое отказалось от культуры разумного мышления (диалектики), соединяющего противоположности в продуктивный и важный практический синтез в реальной жизни. Люди независимо от философских построений работают друг на друга, повседневно творят единую связь, делают практический синтез из раздробленной единичности. Из практического синтеза следует синтез логический, понятийное связывание эмпирического материала. Логику ценит тот, кто ценит труд и тружеников. Человек созидательного труда признает логику и стыдится, чувствует себя неловко, когда его упрекают в нелогичности дел и мыслей.

После Гегеля как-то неудобно напоминать о том, что хвататься за одно определение, игнорируя противоположное, означает разложение теоретической мысли с печальными последствиями на практике. Мыслить логически, заметил Маркс в беседе с социологом М. М. Ковалевским, «можно только по диалектическому методу, ну а нелогически – хотя бы и по позитивному»[13], особенно, добавим, по-постмодернистски.

Антиреализм, антиосновность существенным образом характеризуют постмодернистское мышление. Лишь подменив обозначаемое знаками, только выбросив из логического арсенала категорию основы (а значит, закономерности, субстанции, причины, взаимодействия), можно произвольно жонглировать терминами. Из антиреализма и антиосновности следуют присущие постмодернист-ским построениям номинализм, релятивизм, внеисторизм, потеря предметного содержания мысли, крайний субъективизм, безответственная игра терминами, а в целом – разложение теоретической мысли и превращение философии в рассказы о том о сем, в литературоведение. Антиосновность – «лучший способ» представить постмодернизм, пишет К. Харт[14].

7. Постмодернизм востребован политической практикой. Его построения лучше всего подходят для манипулирования: ставка на подмену обозначаемого знаками позволяет уводить сознание в виртуальный мир произвольных построений, грез и мифов; номинализм, отрицание единой связи, которая соединяет части в целое (граждан – в соотечественников, различные поколения – в социокультурную преемственность), служит способом превращать народ в блуждающие потоки населения, в механическую сумму атомарных одиночек без служения Отечеству, без духовной солидарности, без великих Целей, Проектов и Общего дела; релятивизм (все относительно) размывает нравственные устои, социокультурную идентичность, ценностную стратегию в развитии страны, подкапывает основы духовной интеграции и солидарности народа. Эти практические последствия якобы стерильного постмодернизма ловко создаются политиками. Поражающая сила постмодерна объяснима: сознание есть система значений; значения есть содержание, представляющее не себя, а иное содержание, отсылающее к иным содержаниям; значения, как правило, закреплены знаками, «текстами»; в роли знаков могут выступать и реальные события; несамостоятельное мышление можно легко направить в нужном направлении путем ложной интерпретации событий и «текстов».

8. Постмодернистский дискурс входит в состав современного организационного и концептуального оружия и реализуется в иных странах в форме «вялотекущих катастроф», намеренно организованного хаоса. А. С. Панарин так оценил использование синергетической фразеологии в геополитике: «Глобалисты разрушают все формы сложившейся национальной самоорганизации для того, чтобы на “пустом месте” заново построить свой глобальный порядок. Они покупают свою свободу ценой тотального разложения и потрясения основ, развязывают мировой хаос ради одного им ведомого порядка. “Порядок из хаоса”, “управление хаосом” – самые модные слова элитарной постмодернистской лексики»[15]. И находятся прос-таки от синергетики, верящие в «конструктивную роль» хаоса!

Есть и положительная сторона в «дискурсе»: во-первых, пост-модернизм обнажил важную программирующую роль знаковых систем в общественном сознании. Во-вторых, игры в «тематизацию», в рассказы-нарративы настолько деструктивны, что они неизбежно побуждают к возрождению неоклассики не только в философии, но и в культуре в целом.