Оппозиционность интеллигенции как социологическая проблема

Широко распространено мнение, что едва ли не родовой чертой интеллигенции является ее оппозиционность относительно власти. Это мнение проводится в капитальном труде крупного современного историка Б. Н. Ми­ронова, который, руководствуясь принципом междисциплинарности, нередко прибегает к историко-социологи-ческому анализу. Он подчеркивает, при­давая своим словам конвенциональный оттенок: «Понятие образованное об­щество будет использоваться для обозначения той части общества – писате­лей, журналистов, людей интеллигентного труда, общественных деятелей, “читающей публики”, которая интересовалась общественной жизнью, имела свое мнение и тем или иным способом его выражала... Интеллигенцией будет называться та часть образованного общества, которая находилась в той или иной степени в оппозиции к режиму. Общество будет означать все населе­ние, принадлежащее к данному государству, а народ – непривилегированные разряды населения – крестьян, мещан, ремесленников, рабочих...»[1].

Насколько соответствуют эти представления российской действитель­ности второй половины XIX – начала XX вв.? По переписи 1897 г. интелли­генция в России составляла 2,7 % занятого населения, но специалисты, кото­рые трудились в сферах материального производства и культуры, – 1,3 %[2]. Однако Б. Н. Миронов, зачисляя в образованное общество людей, характери­зуемых разными признаками, относит к интеллигенции лишь тех, кто нахо­дился в оппозиции к режиму, и тем самым еще больше сокращает ее числен­ность, так как далеко не каждый интеллигент был оппозиционером. Если руко­водствоваться посылками Миронова, то два инженера, занятые «интелли­гентным трудом», но по-разному относящиеся к политическому строю, при­надлежат к различным социальным группам. Невозможно согласиться и с тем, что интеллигенция не входит в народ.

Рассматриваемое представление об интеллигенции не позволяет теоре­тически интегрировать интеллигенцию в систему общественных отношений. Например, это представление нельзя распространить на современное россий­ское общество хотя бы потому, что множество людей, имеющих высшее об­разование, не относятся к интеллигенции, ибо являются рабочими, продав­цами, лавочниками, сторожами, проститутками, бомжами и т. д. (Оставляю в стороне вопрос о том, относятся ли к интеллигенции чиновники, бизнесмены, многие лица свободных профессий и др.[3]) Интеллигенция оказывается чем-то трансцендентным для статистики. Можно сосчитать, сколько в стране педа­гогов, медиков, инженеров и т. д., но никакая статистика не в состоянии вы­яснить, какой учитель относится к интеллигенции, поскольку он оппозицио­нен, а какой не относится, поскольку он лоялен.

Эти рассуждения могут вызвать следующее возражение: историк Б. Н. Миронов дает определение интеллигенции исходя из условий конца XIX в., а социолог, критикующий историка, рассуждает исходя из современных реалий. Несомненно, что содержание категории не остается неизменным, но при всех изменениях она сохраняет саму себя, в противном случае вместо старой категории возникает новая.

Нельзя не обратить внимание и на следующее обстоятельство. Образо­ванное общество и интеллигенция – понятия с разным «историческим запа­хом». Дело не в том, когда и где появились эти термины, какое значение им придавалось в разные периоды российской истории. Дело в том, что образо­ванное общество – аналог другого понятия: светское общество, которое вос­ходит к дворянскому, феодальному миру, тогда как интеллигенция, интел­лектуалы, профессионалы – знаки капиталистической эпохи. Можно допус­тить, что российские университеты во второй половине XIX в. удовлетворяли и потребность дворянства в образовании, и потребность страны в социальном слое, профессионально занятом развитием культуры и ее внедрением в обще­ственную жизнь. Однако совершенно неверно смешивать эти потребности и результаты их удовлетворения[4]. Отсюда следует, между прочим, что часто встречающееся понятие «дворянская интеллигенция» просто бессодержа­тельно.

Важно обратить внимание на следующий парадокс: то, что мы в России называем интеллигенцией, возникло на Западе раньше российской интелли­генции, но последняя идентифицировалась раньше, чем это произошло в бо­лее развитых странах. Причина данного явления в том, что интеллигенция в России возникла в период (во второй половине XIX в.), когда страна шла к буржуазно-демократической революции. В этих эксклюзивных условиях часть нового социального слоя, разночинной интеллигенции, сочла долгом и обязанностью отдать свою жизнь – в переносном, а то и в прямом смысле этого выражения – за освобождение народа. Мы сталкиваемся здесь со ста­рой проблемой соотношения гражданского и профессионального в человече­ском бытии. Сказано: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Прекрасные слова, однако абсолютизировать их – ошибка. Потому что идеальным, точнее, нормальным является такое состояние социума, при котором гражданские и профессиональные аспекты жизнедеятельности ин­теллигенции неразрывно и гармонично взаимосвязаны. По своей природе ин­теллигенция не оппозиционна, а созидательна, как созидательны рабочий класс и крестьянство, но более всесторонне, на ином уровне, в других фор­мах.

Разумеется, в силу своей подготовленности интеллигенция часто реа­гирует на противоречия общественной жизни эмоциональнее, быстрее, энер­гичнее, чем широкие массы народа. Но реакции «простонародья» имеют свои преимущества. Нередко именно со стихийных массовых выступлений начи­нались события, имеющие эпохальное значение. Так обстояло дело с Фев­ральской революцией 1917 г. Однако главное в другом. Оппозиционность широких масс труднее вызвать, «раскачать», но ее труднее и заглушить. Она основательней, устойчивей («инерционней»), без нее все усилия интеллиген­ции легко выхолащиваются[5]. Таким образом, если сравнивать оппозицион­ность интеллигенции и широких масс, то оказывается, что и та и другая имеюткак сильные, так и слабые стороны. Следовательно, необходимо их единство, способное укреплять силы прогресса и оптимизировать их воздействие на существующие обстоятельства и институты.

Тот факт, что оппозиционность не является «прирожденным» или им­манентным свойством интеллигенции, не означает, что проблема ее оппози­ционности малозначительна. Это не так. Интеллигенция – наиболее продви­нутая часть населения. Развитый интеллект, глубокие знания, более высокая культура позволяют ей лучше понимать происходящее, яснее видеть проти­воречия, отчетливей ставить задачи общественного развития. Поэтому мно­гие представители интеллигенции психологически распахнуты к оппозици­онности, способны становиться инициаторами оппозиционных настроений и движений, разрабатывать программы последних, активно вести практически-политическую работу. Чаще всего именно в рядах интеллигенции берут на­чало различные оппозиционные взгляды, течения, установки. В то же время эта среда не всегда последовательна, устойчива, дисциплинированна. Все это в конечном счете связано с социально-экономическим положением интелли­генции. Она не имеет собственности, не является классом и вполне самостоя­тельной социально-политической силой. Ей обязательно нужно к кому-нибудь «прислоняться».

Сама интеллигенция и ее положение противоречивы. В условиях капи­тализма она представляет собой относительно целостный, но глубоко диффе­ренцированный социальный слой. Части этого целого в дореволюционной России носили классовый характер, и не случайно выделяли интеллигенцию буржуазную, рабочую и крестьянскую. То есть части тяготели к различным классам, а в целом интеллигенция была между классами – прослойка. Это сло­во вызывает негативные эмоции у многих интеллигентов, оно не очень-то удачно, но вряд ли заменимо. Не случайно его использовал не только В. И. Ленин, но и А. Грамши. В советское время, когда интеллигенция стала зна­чительно более гомогенной, термин потускнел, употреблялся реже и, глав­ное, бездумнее. Но сейчас ситуация изменилась, и процесс дифференциации интеллигенции происходит все интенсивнее. Причем он переплетается со многими другими процессами. Интеллектуальная элита (так называемый политический класс, церковная верхушка, верхушка шоу-бизнеса, артистического и спор­тивного мира и т. д.) вживляется непосредственно в высший класс. Эти люди происходят из интеллигенции, связаны с ней, но все больше принадлежат к совсем другой социальной среде, выполняют специфические социальные функции. Что же касается основного массива интеллигенции, то в социально-экономическом отношении он подразделяется на три не очень четко очер­ченные части: сближающиеся с буржуазией, близкие к трудящимся классам и неориентированные.

Эти соображения важно учитывать, потому что оппозиционность ин­теллигенции – величина сугубо переменная. Например, если взять три рус­ские революции в начале XX в., то нетрудно установить, что участие интел­лигенции в каждой из них в количественном (число участников) и социальном (охват различных групп интеллигентов) отношениях было обратно пропорционально нараставшему участию рабочих и крестьян. В настоящее время оппозиционность интеллигенции по отношению к власти как никогда плюралистична. Она выступает в самых разнообразных формах: оппозиционность правая и левая, религиозная и светская, западническая и национали­стическая, монархическая, фашистская, сциентистская и т. д. и т. п. Очевидно, что это ослабляет интеллигенцию, мешает ее профессиональному и гражданскому развитию, порождает множество иллюзий и отнюдь не способствует прогрессу общества.

Преодолима ли эта ситуация? Пока обществу присущи глубокие проти­воречия, изжить ее полностью невозможно. Следовательно, отношение ин­теллигенции к тому, что происходит в России, неоднозначно. Власть стре­мится привлечь на свою сторону как можно большую часть интеллигенции, сократить ее оппозиционное крыло, воздействовать на ее нейтральные, пас­сивные элементы, с тем чтобы повести их за собой. Противостоящие власти политические силы преследуют альтернативные цели. В то же время интеллигенция, будучи расколотой, остается все же относительно единым соци­альным слоем и является как объектом, так и субъектом социально-политической борьбы.

В таких условиях может быть востребована способность интеллиген­ции и к конструктивной трудовой (= позитивной), и к оппозиционной (= негативистской) деятельности. Вопрос о соотношении той и другой решается в зависимости от объективных обстоятельств и от состояния борьбы между си­лами, являющимися носителями указанных тенденций. Представителям раз­личных отрядов интеллигенции, выделяемых по их ориентациям (лояльные –оппозиционные – промежуточные), присущи особые характеристики и чер­ты[6]. Но нельзя ли вычленить такие общие качества интеллигенции, которые должны быть присущи ей и могут быть полезны для нее с точки зрения обеих альтернативных позиций?

Полагаю, что это возможно[7]. Но прежде чем говорить о таких качест­вах, необходимо решить вопрос об их носителях. Они уже назывались: ин­теллигенция, интеллектуалы, профессионалы. Но при этом речь шла в основ­ном об интеллигенции. Это естественно: именно это понятие является тради­ционным для России. Но его необходимо соотнести с двумя другими. Социо­логов, занимающихся таким соотнесением, можно подразделить на два «раз­ряда»:

– одни устанавливают, что в современных условиях даже мало-мальски развитое общество не может обойтись без социального слоя людей профес­сионального умственного труда высокой квалификации, требующего специ­ального образования и выполняющего особенно сложные общественные функции. Данная страта как один из элементов социальной структуры обще­ства выделяется на основе только объективных критериев. Это не означает, что она лишена субъективных признаков или что последние не имеют особо­го значения. Такие ее качества, как профессионализм, нравственность, эру­диция, развитый вкус и т. д., исключительно важны, и их исследование имеет огромное значение. Однако определять через них анализируемый социальный слой – значит впадать в чистейший субъективизм, создавать предпосылки для произвольных суждений о ней наподобие того, что в России интелли­генции не стало, потому что она не умирает за высокие идеалы, а выживает. Разные названия этого слоя (интеллигенция, интеллектуалы, профессионалы) отражают особенности форм одного и того же социального явления;

– другие конструируют некие образцы, идеальные типы и ищут их ана­логи в действительности. Такая позиция напоминает этноцентризм. Среди российской гуманитарной интеллигенции с присущим многим ее представи­телям нарциссизмом широко распространено ошибочное мнение о несовмес­тимости и противоположности российской интеллигенции, с одной стороны, и западных интеллектуалов и профессионалов – с другой. Часто встречаются гневные филиппики против интеллектуалов и профессионалов, число которых множится в российском обществе параллельно с интеллиген­цией. Мы сталкиваемся с социальной иллюзией: задачи сегодняшнего дня хотят решить силами интеллигенции дореволюционной или советской фор­мации.

Хотя соотношение и смена трех указанных форм исследованы недоста­точно, считаю возможным предположить, что история, не исключая их сосу­ществования, расставила их в следующем индификационном порядке: интел­лигенция – интеллектуалы – профессионалы. Причем они имели и имеют свою географию (зоны преимущественного распространения) и арифметику (масштабы распространения). Естественно, что этим характеристикам при­сущ национальный или цивилизационный аспект.

На Западе в последние десятилетия наиболее употребитель-ным стал термин «профессионалы» (У. Гуд, Р. Холл, М. Ларсен, Э. О. Райт, Д. Голдторп), который потеснил ранее господствовавшую категорию «интеллектуа­лы» (А. Грамши, М. Фуко и др.). Профессионалами называют социальный слой, аналогичный российской интеллигенции. Слово «интеллигенция» там тоже используется (К. Мангейм, А. Гоулднер), но гораздо реже, чем в Рос­сии. Нельзя не обратить внимание на то, что лексические тонкости в известной степени отражают ментальные особенности конкретных социумов. Ин­теллигенция – социальный слой, интегрирующий своих членов. Профессио­налы – термин, оттеняющий значимость индивидуальной компоненты тако­го же слоя на Западе. Чтобы объяснить, что интеллектуалы или профессио­налы образуют социальный слой, требуются специальные средства. Например, М. Фуко писал: «многоликое сообщество интеллектуалов»[8]. Сейчас пи­шут – «социальная группа профессионалов».

Все это подчеркивает, что тождество рассматриваемых понятий весьма относительно и их смена (замена) – дело достаточно деликатное. Это важно иметь в виду, так как предпринимаются попытки традиционное для России понятие «интеллигенция» заменить, ничтоже сумняшеся, термином «профес­сионалы». Так, О. И. Шкаратан и С. А. Инясевский пишут: «Авторы (имеется в виду коллектив авторов под руководством В. А. Мансурова. – В. Б.) убеди­тельно показали, что при исследовании профессиональных групп целесооб­разно отказаться от доминирующего в отечественной литературе употребле­ния категории “интеллигенция” – категории многозначной, означающей не­определенность системных границ и тянущей за собой идеологически нагру­женные наслоения, и замены ее на принятый в мировом обществознании од­нозначный термин “профессионал”, “социальная группа профессионалов”»[9].

На деле В. А. Мансуров доказывает нечто едва ли не противоположное. В резюме к одному из своих докладов он отмечает: «Обогащение россий­ской социологии возможно посредством адаптации теоретических конструк­тов западной социологии профессий к отечественным реалиям. Привнесе­ние в современное российское общество “логики рынка” делает закономер­ным сопоставление опыта исследований “интеллигенции” в СССР и России с изучением профессионалов в англо-американской социологии. Объектом исследования в каждом из этих научных направлений служат работники высококвалифицированного умственного труда, имеющие дипломы о высшем образовании. Включение категориального аппарата социологии профессий позволит существенно расширить эвристические возможности исследованийгрупп интеллигенции, а также будет способствовать проведению кросскультурных эмпирических исследований. На основе совмещенной методологии, а именно нашего подхода к исследованиям интеллигенции и западной социологии профессиональных групп мы провели ряд исследований профессиональных групп российской интеллигенции, их трансформации в новых соци­альных условиях»[10].

Замена интеллигенции социальной группой профессионалов стимули­руется двумя основными причинами. Во-первых, это рецепционный подход к социальной структуре российского общества. У нас все должно быть как на Западе – средний класс, включающий в себя профессионалов, а не какую-то интеллигенцию. Более того, оказывается, и в советское время существовал средний класс, но не интеллигенция: от дурных привычек надо отвы­кать... Во-вторых, немаловажное значение имеют и идеологические сообра­жения. Профессионалы – имя политически нейтральное, ошибочно полагают многие российские обществоведы, близкие по духу к так называемому политическому классу. (Это не интеллигенция, запятнанная в прошлом участием в револю­ционных событиях, единством с трудящимися классами и т. п.) То есть очи­щение понятийного аппарата от идеологического «налета» осуществляется по вполне идеологическим соображениям.

О. И. Шкаратан и С. А. Инясевский сопоставляют менеджеров и профес­сионалов. Те и другие – наемные работники, отличающиеся от предпринима­телей[11] и рабочих. Но они различаются и между собой. Чем же? Главным об­разом, содержанием и характером труда. Менеджеры заняты организатор­ской деятельностью в управлении, для чего собственники наделяют их опре­деленными полномочиями. Отмечается также, с ссылками на Д. Голдторпа, что между менеджерами и собственниками существуют особые отношения: «первые служат интересам последних и вознаграждаются привилегирован­ной по сравнению с другими работниками позицией». Многие менеджеры совмещают функции управления и владения предприятиями. Что же касается профессионалов, то по отношению к ним никакие социально-экономические поблажки не допускаются. Соавторы пишут: «С учетом реальной социальной ситуации в современной России, к профессионалам нами отнесены те эконо­мически активные члены общества, которые занимают рабочие места пре­имущественно исполнительского умственного труда, требующего для своего осуществления образования не ниже высшего, и имеют соответствующие квалификационные дипломы»[12].

Полагаю, что основное социальное различие между менеджерами и про­фессионалами Шкаратан и Инясевский не раскрывают. Чтобы убедиться в этом, обратимся к одному из тех положений, которые несут настолько боль­шую теоретическую нагрузку, что отечественные социологи чаще всего их старательно обходят. Это слова о членах пролетариата, то есть всех тех, «кто являются лицами наемного труда или наемными рабочими, не обладающими, не управляющими (подчеркнуто мной. – В. Б.) средствами производства»[13]. Британские социологи считают, что те, кто управляют средствами производ­ства, участвуют в эксплуатации трудящихся, одновременно в известной сте­пени сами ей подвергаясь. Профессионалы с пресловутым исполнительским трудом относятся к трудящимся, менеджеры, в той или иной степени, – к уча­стникам эксплуатации. Российские социологи, возвестившие обществу о клас-се наемных работников, как правило, данной границы не видят. Мотивы этого явления могут быть различными, но их объективно идеологический характер несомненен.

Возвращаясь к высказанной выше мысли о возможности вычленить та­кие общие качества интеллигенции, которые должны быть присущи ей и мо­гут быть полезны для нее с точки зрения как трудовой, так и оппозиционной деятельности, я хотел бы остановиться на трех взаимосвязанных задачах.

Прежде всего это необходимость обратить особое внимание на повыше­ние профессионализма российской интеллигенции. Дело не в том, чтобы пе­реименовать ее в социальную группу профессионалов, а в том, чтобы под­нять уровень ее культуры и подготовленности к практической деятельности. Несомненно, что в этом плане сейчас немало делается. Однако многие новшества вызывают сомнения и требуют оперативного контроля. Например, внедряемая ступенчатая структура высшего образования наряду с позитив­ными следствиями может привести и к негативным результатам[14]. Достаточ­но ли перестройка высшей школы учитывает советские и российские тради­ции? Эта перестройка осуществляется в интересах бизнеса, но всегда ли по­следние соответствуют потребностям развития нашего материального и ду­ховного производства? И до приобщения российской высшей школы к Болонскому процессу имели место значительные диспропорции между ее функционированием и нуждами народного хозяйства. Не усугубятся ли эти диспропорции, а также противоречия между интересами России, с одной стороны, и интересами, порождаемыми глобализацией и эгоистическими по­буждениями («утечка мозгов» и т. п.), с другой стороны, между потребностя­ми развития продвинутых и отстающих регионов и отраслей?

Далее, российской интеллигенции присущ дефицит интеллигентности, что породило тему «образованщины» и «образованцев». Интеллигентность – совокупность субъективных свойств интеллигенции, определяющая уровень ее развития. Вуз должен формировать интеллигентного специалиста. В очень многих вузах эта задача не решается и даже не ставится. Это наносит огром­ный ущерб как обществу, так и интеллигенции.

Само понятие интеллигентности весьма сложно. Не вдаваясь в детали[15], отмечу, что особенно острым является вопрос о центрировании интеллигент­ности. Господствует точка зрения, что ее становым хребтом является нравст­венность. Решительно с этим не согласен еще и потому, что нравственность не в меньшей степени (хотя в несколько иной форме) должна быть присуща и всем другим социальным группам, и потому, что такой взгляд берет интелли­генцию как нечто статичное, а между тем она сегодня отнюдь не такая, какой была в конце XIX или в середине XX вв. Важнейшей чертой интеллигент­ности, своеобразным ключом к системе ее характеристик ныне и является профессионализм, с которым тесно взаимосвязаны эрудиция и интеллекту­альность, творчество и новаторство, патриотизм и чувство вкуса, и т. д. и т. п.

Профессионализм органично включает в себя профессиональную этику. К интеллигентским профессиям предъявляются особые нравственные требова­ния, уровень соответствия которым в настоящее время у значительной части интеллигенции, к сожалению, резко снизился. Чтобы успешнее противосто­ять этой тенденции, нравственные требования к интеллигенции надо связы­вать с правовыми требованиями. Отсюда велико значение поведенческих ко­дексов профессиональных сообществ. Конечно, их роль различна, к тому же не у всех профессиональных групп интеллигенции такие кодексы имеются. Но в принципе они необходимы, причем важно иметь в виду, что установле­ния такого рода не только способствуют повышению эффективности профес­сиональной деятельности, но и являются мерилом нравственности интелли­гентов.

Верно, что профессиональная этика несводима к функции повышения эффективности специализированной деятельности, что ей присуща и соци­альная миссия. Различая эти аспекты, их нельзя противопоставлять. Одной из форм их интеграции является призвание интеллигента. Вызывает сомнения следующее положение: «В век “массовизации” профессиональной деятель­ности призвание перестает быть безусловной доминантой этического созна­ния профессионала, уступая место прозаическому функционализму. Это свя­зано и с тем, что в эпоху широкой образованности открываются возможности сравнительно легкого перехода от одного вида профессиональной деятельно­сти к другому (призвание вряд ли имеет множественное число). Не столько уменьшается число людей, воспринимающих свою жизнь как служение, сколько их доля в общем массиве профессионалов становится менее замет­ной, в меньшей степени оказывается объектом морального выбора: призва­ние не поддается тиражированию»[16]. Однако действуют и противоположные тенденции. Ослабели, но не исчезли нравственные традиции русской и совет­ской интеллигенции. Призвание имеет силу примера. Интеллигенты, которые видят в работе смысл своей жизни, пользуются авторитетом и уважением. Разумеется, воздействие фактора призвания требует усилий, и здесь огромную роль играют деловая организация и общественная самоорганизация интеллигенции, которые способны во многом определять ее позиции как в тру­довой, так и в оппозиционной деятельности.

Подход В. И. Бакштановского и Ю. В. Согомонова к призванию – при­мер того, к чему ведет необоснованная замена понятия интеллигенция на по­нятие профессионалы. К деструктивным следствиям ведет и неадекватное отношение к ряду других проблем. В результате как бы исчезают важные общественные задачи, ослабевает внимание к существенным вопросам, ис­кажается их решение. Вот письмо, опубликованное в одной из центральных газет. Читатель писал: «Мало кому в современной России удается держать должную высоту моральной планки, когда вокруг толкуют только о деньгах. Понятно, что интеллигентность – устаревшее понятие сегодня...» Хорошая иллюстрация к тому, что происходит, когда в центр интеллигентности ста­вится нравственность! Исчезновение интеллигентности облечено в письме в поэтическую форму: невесомая, словно тень. А между тем читатель описы­вает лишь угасание старого представления об интеллигентности. Разумеется, ее нельзя мерить на фунты. Но сегодня это нечто гораздо более весомое и мускулистое, чем некогда.

Некоторые аспекты интеллигентности, ее эволюция и отдельные черты явно недостаточно исследованы. Однако важно иметь в виду, что компонен­ты интеллигентности тесно переплетены и взаимосвязаны, из чего неизбеж­но вытекает большое многообразие их версий, комбинаций у разных групп интеллигенции и особенно у отдельных интеллигентов. Иначе говоря, интел­лигентность – явление, обнаруживающее себя в громадном разнообразии ин­дивидуальных форм. Всякие попытки жестко «шнуровать» интеллигентность, чрезмерно ее регламентировать, подчинять общим принципам, отрицать пра­во интеллигента на критическое и до некоторой степени скептическое вос­приятие действительности могут легко выливаться в насилие над личностью, в неуважение к ней. Однако интеллигентности чуждо и анархическое прочтение свободы и организованности, абсолютизация релятивистского отно­шения к ценностям и идеалам.

Наконец, принципиальное значение для обеспечения обоих вариантов поведения интеллигенции имеет усиление ее гражданской активности. Но что такое гражданская активность? Одна из модификаций социальной актив­ности. Понятие «гражданская активность» имеет два значения: охватывает или совокупность актуальных в данный момент аспектов социальной актив­ности, или политическую и правовую самодеятельность людей. Вопрос о гражданской активности интеллигенции не только не изучен российскими социологами, – он ими предельно запутан. Прежде всего это связано с субъ­ективистским толкованием слоя носителей умственного труда высокой ква­лификации, выполняющего наиболее сложные общественные функции. По­этому формы, в которые облачена его жизнедеятельность – интеллигенция, интеллектуалы, профессионалы, – различают главным образом по произволь­но толкуемым субъективным признакам, выдаваемым за критерии существо­вания интеллигенции. В итоге оказывается проще простого ее перечеркнуть, отказать ей в праве на социальное существование или отнести как социаль­ную группу профессионалов к несуществующему среднему классу. Что же касается последнего, то его в России в значительной степени затем искусст­венно и конструируют, чтобы погасить рост оппозиционности интеллиген­ции, утопить ее оппозиционность в болоте гражданской суетливости. По­смотрим, как рисуют гражданское лицо среднего класса социологи, усилия которых сыграли особую роль в утверждении мнения, что этот класс возник и очень полезен для нашего общества. По словам члена-корреспондента РАН М. К. Горшкова и профессора Н. Е. Тихоновой, среднему классу присущи отказ от солидарности, скрепляющей гражданское общество, безразличие к политике, политическая апатия, поддержка власти в обмен на возможность заниматься своими делами и т. д.[17] Не случайно говорят: «Интеллигенция vs средний класс». Впрочем, точнее было бы сказать: «Средний класс vs ин­теллигенция».

Многие острые проблемы российской интеллигенции, которые лежат в основе ее оппозиционности, в результате ее включения в средний класс, где она перемешивается с другими слоями населения, затеняются, сдвигаются в сторону, забалтываются в СМИ, облачаются в иллюзорные формы. Однако никакие ухищрения не могут перечеркнуть противоречия, обусловленные ре­альными сложностями и трудностями.

Таким образом, в современных условиях российская интеллигенция не­избежно сочетает лояльные и оппозиционные аспекты в своей деятельности. При всей противоположности этих аспектов они в известной степени совпа­дают, что имеет положительное значение и для интеллигенции, и для обще­ства, которое может и должно способствовать усилению данной тенденции. Своя доля участия в решении этой задачи есть и у социологии.