Логика развития техники: имманентно техническое и деятельностное

Постиндустриальный этап в развитии человеческой цивилизации характеризуется качественно новым состоянием производственно-технологической системы общества, широким внедрением гибкого автоматизированного производства (ГАП), отражающего становление нового способа технологического освоения действительности. Для понимания закономерностей его возникновения и преобразования со­циально-исторических типов деятельности весьма важным является рассмотрение комплекса вопросов, связанных с развитием орудийных средств деятельности.

Интегрированные производственные системы, базирующиеся на гибкой автоматизации, возникают не спонтанно, а подчиняясь опре­деленным закономерностям, общей логике развития техники. В чем заключается данная логика? Каким образом техника из простых ору­дий превращается в станки, машины, гибкопереналаживаемые авто­матизированные комплексы?

Проблема логики развития техники – одна из самых дискуссион­ных и трудноразрешимых в философской науке. Она неоднократно ставилась в литературе, начиная с 50–60-х гг. XX столетия, однако до сих пор не получила удовлетворительного решения, о чем свиде­тельствует постоянное обращение к ней в настоящее время.

В ходе творческих поисков середины прошлого столетия внима­ние исследователей постепенно сосредоточилось на идее о присущей технике так называемой «имманентно технической» логики развития: одно техническое изобретение ведет к появлению других технических изобретений, более совершенных и функционально раз­нообразных. То есть техника развивается вследствие исходящих от нее самой «импульсов» (В. И. Белозерцев, Г. С. Гудожник, А. А. Зворыкин, И. Я. Конфедератов, А. А. Кузин, Ю. С. Мелещенко, Г. В. Осипов, С. В. Шухардин и мн. др.).

«...Техника имеет и свою внутреннюю логику развития, – от­мечал известный в 1960-е гг. специалист в области философии тех­ники Г. Л. Епископосов. – Здесь возникают свои противоречия, так же способствующие техническому прогрессу. С появлением одного но­вого орудия возникает необходимость создания другого, технические изменения в одной области обусловливают изменения в других областях, в особенности там, где они связаны единым технологическим процессом»[1].

Эта мысль впоследствии повторяется у разных авторов множе­ство раз. В частности, через 20 лет Э. А. Араб-Оглы, говоря о разви­тии техники, пишет: «...в ней самой заложен определенный импульс к дальнейшему совершенствованию, к распространению приобретен­ных знаний из одной области в другую; одни изобретения стимули­руют другие, прокладывают им путь к более широкому использова­нию в различных видах производственной деятель-ности»[2].

Нетрудно заметить, что оба высказывания выражают одну и ту же идею. Однако, несмотря на общий лейтмотив, между ними обна­руживается и весьма существенное различие. Если в первом случае имманентно техническое выступает фактором развития наряду с ка­кими-то другими (не названными в приведенной выдержке) основа­ниями, то во втором создается впечатление, будто в качестве едва ли не основных причин совершенствования техники и возникновения ее новых видов выступает сама техника.

Постепенно упор в исследованиях сместился именно на поиск «имманентно технических» «независимых от человека» «объектив­ных» законов и факторов технического развития. А дабы избежать двусмысленности в толковании понятия «объективность» примени­тельно к законам технического развития, некоторые авторы полагают необходимым даже пояснить, что здесь имеется в виду: «...объективными законы техники называют потому, – уточняет, на­пример, А. И. Половинкин, – что они (по аналогии с объективными законами природы)... не зависят от воли и сознания людей»[3] (вы­делено мною. – А. Г.).

Критикуя подобную позицию и несколько утрированно пред­ставляя ее, В. В. Самарин отмечает, что существуют исследователи, заявляющие «о недопустимости видеть движущие силы, закономер­ности развития техники в чем-либо, кроме собственно техники». Они полагают, что переход к новой технике, в частности, «к ткацкой и па­ровой машине в XVIII–XIX вв., как и переход к автоматизации в на­стоящее время», есть «лишь... результат развития техники самой по себе, как будто бы техника может развиваться без людей...»[4].

В чем же, однако, выражаются эти «независимые» от человека за­коны? Каков механизм, приводящий их в действие? Откуда вообще берет начало эта идея – об «имманентно технических» факторах раз­вития? Что послужило основанием для перехода ее из книги в книгу?

Положение о том, что одно техническое открытие влечет за собой новые открытия, как и большинство других, связанных с теорией на­учно-технической революции, пришло в отечественную концепцию техники из произведений К. Маркса. «Переворот в способе производ­ства, совершившийся в одной сфере промышленности, – пишет К. Маркс, – обусловливает переворот в других сферах. ...Так, напри­мер, машинное прядение выдвинуло необходимость машинного тка­чества, а оба вместе сделали необходимой механико-химическую ре­волюцию в белильном, ситцепечатном и красильном производствах. Таким же образом, с другой стороны, революция в хлопчатобумаж­ном прядении вызвала изобретение джина, машины для отделения хлопковых волокон от семян, благодаря чему только и сделалось воз­можным производство хлопка в необходимом теперь крупном мас­штабе. Но именно революция в способе производства промышленно­сти и земледелия сделала необходимой революцию в общих условиях общественного процесса производства, то есть в средствах связи и транспорта»[5].

Однако К. Маркс это последовательное движение, возникающее на основе технических средств, не определяет как имманентно техниче­скую логику их развития, хотя с определенными оговорками такой вывод мог бы быть сделан. Постулируемая связь не возводится им в ранг «всеобщего» закона – из сказанного не следует, будто развитие техники всегда осуществляется именно таким путем. Речь идет об особых случаях – о переворотах, революциях. И не просто в отдель­ных технических средствах, а в способе производства в целом; эти революции, совершившись в одной сфере промышленности, вызыва­ют необходимость в соответствующих переворотах, революциях в других сферах. Но если переворот в «других» сферах, сопровождае­мый появлением новой техники, объясняется предшествующим пере­воротом, то, естественно, возникает вопрос о причинах первого (предшествующего) переворота. Какие факторы обусловили его?

Очевидно, что одними только «импульсами» объяснить общее движение техники нельзя – оно не исчерпывается ими.

Если продолжить анализ высказывания К. Маркса далее, то не­трудно заметить, что речь в нем фактически идет не о том, будто одно техническое средство требует появления других средств (при этом едва ли не прямо и непосредственно), а о том, как функционирует механизм развития деятельности, один вид которой (машинное пря­дение) вызывает необходимость в других видах (машинном ткачест­ве) и далее – «по цепочке»... что становится возможным при созда­нии соответствующих орудий. Первое техническое средство обозна­чает новую производственную потребность, стимулирующую дея­тельность на создание орудия.

Наиболее полно и подробно вопрос о «внутренней» логике разви­тия техники с вычленением законов этого развития разработан Ю. С. Мелещенко. В строгом соответствии с требованиями, предъяв­ляемыми к закону как «внутренней, необходимой связи», он пытается обнаружить в технике такие «внутренние противоречия», которые обусловливают развитие ее как особого, своеобразного явления. «Тех­ника образует специфический, относительно самостоятельный класс общественных явлений, – пишет он, – что, в свою очередь, позволяет ставить вопрос о существовании соответствующего специфического класса законов и закономерностей, которые свойственны технике и не относятся к другим общественным явлениям»[6](выделено мною. – А. Г.). Для этого всю совокупность факторов, с которыми связано ее развитие, он делит на две группы: «движущие силы» (внешние при­чины) и «источники» (внутренние причины). «Движущие силы как причины внешние непосредственно в создании техники не участвуют, они создают лишь определенные предпосылки и условия для этого»[7]. Ими выступают разнообразные регулируемые экономическими отношениями общественные потребности, стимулирующие развитие техники и являющиеся катализатором ее совершенствования.

К источникам же (внутренним причинам) он относит «человече­ский труд», «научные знания, культурно-технический уровень работ­ников, их общее и специальное образование, профессиональные на­выки и т. д.». Сюда же причисляются «средства труда, технология и организация производственного процесса, его специализация и коо­перирование»[8].

Но совершенно очевидно, что приведенными факторами («челове­ческий труд», «научные знания», «специальное образование» и т. п.) можно объяснить развитие не только техники, но и любого другого искусственного образования. И это не случайно, поскольку все они – составляющие самой человеческой деятельности и перечисление их не доказывает, будто техника развивается под воздействием какой-то особой, только ей присущей логики. Ни ее специфика, ни своеобразие условий, необходимых для ее развития, из них не вытекает. Речь же идет о вычленении специфических именно для техники причин раз­вития и, более того, об обосновании принципа ее «саморазвития».

Выражая свое мнение по поводу рассуждений Ю. С. Мелещенко, В. П. Горюнов правильно отмечает, что и источники, и движущие си­лы развития техники в том виде, как они представлены, фактически выступают «внешними по отношению к самой технике причинами». «При этом, – замечает В. П. Горюнов, – якобы вовсе не исключается влияние внутренней логики изменения техники как материального явления на весь ход ее развития». Однако от такого влияния ничего не остается, «как только речь заходит об источниках и движущих си­лах развития», и «в строгом смысле слова, нельзя говорить не только о саморазвитии техники, но и вообще о какой-либо присущей ей внут­ренней противоречивости»[9].

Но, критикуя Ю. С. Мелещенко, В. П. Горюнов не отказывается от идеи о том, что существуют все-таки «внутренне технические» ис­точники развития и что ставить вопрос о «саморазвитии» техники правомерно. Развиваясь преимущественно под воздействием внешних факторов – человеческой деятельности, рассуждает он, техника обла­дает способностью «подсказывать», в каком направлении и как это развитие следует осуществлять. В этой «подсказке» (а она материали­зуется в формулирующихся посредством техники человеческих целях и потребностях[10]) и заключается ее «саморазвитие».

В результате те факторы, которые Ю. С. Мелещенко относит к внешним, у В. П. Горюнова оказываются в разряде «внутренних», ибо именно с ними он связывает процесс технического «саморазвития». «Момент саморазвития техники, – заключает он, – определяется... главным образом возникновением потребностей...»[11]

Что касается самих «специфических» законов и закономерностей технического развития, то следует отметить, что какого-то единого, общепринятого перечня ни по их содержанию, ни по их количеству не существует. Каждый из авторов формулирует их по своим основа­ниям.

Так, Ю. С. Мелещенко связывает их с последовательно происходящими в хо­де создания техники изменениями в использовании материалов (железо – бронза – различные стали – органические материалы и проч.), со сдвигами в энергетиче­ских процессах, используемых в технике, с применением все более сложных форм движения материи, совершенствованием структуры техники, ее функций и т. п. Так, мускульная энергия человека и животных сменяется вначале энергией воды и воздуха, затем возникает паровой двигатель, двигатель внутреннего сго­рания, появляется атомная энергетика. К «наиболее существенным закономерно­стям», характеризующим изменения элементов, структуры и функций техники, он относит процессы дифференциации и специализации средств труда, усложне­ния и интеграции техники, общее движение к автоматизации и т. п.[12]

В. В. Самарин делит эти закономерности на две группы: на закономерности, выражающие тенденции развития одного и того же вида техники (среди прочих он относит к ним отмеченный К. Марк-сом закон развития техники от простых орудий к сложным, затем – к машине и далее – к системе машин...), и на причин­ные закономерности, состоящие в том, что развитие одного вида техники требует развития другого ее вида. Здесь уже речь идет о причинно-следственных связях, обнаруживаемых в ходе развития различных видов и элементов техники (между развитием машин и материалов; рабочих машин, машин-двигателей, с одной стороны, и рабочих машин и управляющих машин – с другой и т. п.)[13].

Свой перечень законов развития техники предлагают М. И. Ща-дов, Ю. А. и Н. Ю. Чернеговы – «закон расширения множества потребностей-функций», «за­кон стадийного развития технических объектов», «закон прогрессивной конст­руктивной эволюции технических объектов», «закон возрастания разнообразия технических объектов» и др.[14]

Но даже не раскрывая содержания всех названных законов, не­трудно убедиться, что многими из них можно объяснить развитие и других, «нетехнических» артефактов (одежды, пищи, предметов бы­та, произведений искусства и др.).

Высказывая свое мнение по поводу подобных законов, авторы од­ной из монографий справедливо отмечают, что большинство из них «не выдерживают никакой критики», они «или игнорируются други­ми исследователями, или не считаются общими законами, а просто эмпирическими наблюдениями»[15].

В том, что «движущие силы», «источники» и даже все «разношер­стные» «внутренние» закономерности развития техники в той или иной степени соотносимы с нею, нет никакого сомнения. Вопрос в другом: можно ли интерпретировать эти силы, источники и законы как «имманентно техническое»? Следует ли из них, что технике и ее развитию вообще присуща какая-то особая, не свойственная другим искусственно созданным предметам и явлениям «логика»?

Конечно, если под «собственной логикой существования и разви­тия» техники имеется в виду сам «тип связей между внутренними структурными подразделениями»[16] технических явлений, то – да, присуща. Связи между структурными подразделениями орудийных средств – это собственно технические (самобытные, своеобразные) способы соединения элементов в конкретное (техническое) содержа­ние. Они специфичны именно для техники, и этим подчеркивается ее отличие от других образований. Но такая автономность имеется и во всех других образованиях: в пошиве одежды, строительстве жилищ, приготовлении пищи и т. д.; каждое из них характеризуется сво­им, свойственным только ему способом связи структурных элемен­тов.

Учет и воспроизведение этих связей – необходимое условие кон­кретной предметной деятельности. Но входит ли их выявление и изу­чение в число задач философского исследования? Очевидно, что это прерогатива не гуманитарной, а научно-технической и инженерной науки. Между тем нередко длинные ряды сугубо технических требо­ваний, предъявляемых к проектированию и конструированию техни­ки, представляются в литературе как именно те «законы», которые отражают вскрытую философами «тайну» ее (техники) «саморазви­тия»[17].

В них ли, однако, заключена причина возникновения новых тех­нических устройств, они ли указывают, когда и какие виды техники надлежит создавать, определяют действительную логику ее разви­тия?.. Так думать – это все равно, что на вопрос о смысле (логике) жизни ответить, что это способ существования белковых тел.

Но как сущность техники не вытекает из самой техники, заключе­на не в техническом (М. Хайдеггер), так и причины и законы ее раз­вития лежат за пределами ее «собственной» логики.

Имманентно техническое – это структурное и субстратное. Оно касается изменения предметно-вещных характеристик техники, ее материальных параметров (надежности, прочности, долговечности, использования новых материалов, новых способов компоновки узлов и т. п.). Но сущность техники (в социально-философском аспекте) – не в «теле» техники, не в структуре ее и не в ее субстрате.

Апелляция к логике развития техники в данном ракурсе подразу­мевает не учет ее конструктивных особенностей и влияния их на воз­никновение новых видов, а социальную природу техники, социальные «механизмы» ее развития. Последние же не вытекают (непосредст­венно) из конструктивных тонкостей техники, не сводятся к ним и не могут быть из них выведены.

В соответствии с «собственной логикой» техника функциониру­ет, реализует свое существование, развитие же ее (в его рациональ­ности, последовательности и направленности) обусловливается тре­бованиями совершенно иного, не собственно технического, а деятельностного порядка.

То, что появление, совершенствование и развитие одних техниче­ских средств приводит к необходимости создания других техниче­ских средств, конечно, свидетельствует об определенной логике раз­вития. Но правомерно ли обозначать эту логику как «имманентно техническую», а сам процесс – как «саморазвитие» техники? Не следу­ет ли из этого, что если причиной развития техники выступает сама техника, то смысл человеческой деятельности сводится к подчинению ее требованиям этого самодовлеющего фактора? Всегда ли новая тех­ника возникает вследствие «импульса», «толчка», исходящего от нее самой?

Импульс – это случайное, это побуждение, и хотя случайность со­относится с необходимостью, на нее нельзя опираться, формулируя законы. Причины и движущие силы развития несводимы к случаю. Они закономерны и необходимы. Причины – в потребностях, движу­щие силы – в деятельности. Будет потребность удовлетворена или не будет, определяют не «внутренние», «объективные» законы самой техники, а законы деятельности, помимо «воли и желания людей» не реализуемые.

Деятельностная детерминанта в развитии техники находит свое выражение прежде всего в совершенствовании функциональной на­правленности техники, в последовательной передаче ей тех производ­ственных операций, которые прежде выполнял сам человек. Эта по­следовательность хорошо прослеживается в ряде работ по философии и истории техники[18]. «В первый период трудовой деятельности, – от­мечается в одной из них, – человек... является двигателем и переда­точным механизмом, и, наконец, рабочей машиной. Только одно ра­бочее звено – рубило – было орудием ...которое усиливало, совершен­ствовало, удлиняло естественные органы человека. Следующим эта­пом... было создание устройств, состоящих их двух звеньев. ...Топор, мотыга, молоток. ...Второе звено – рукоятка – еще более расширило возможности руки, усилило ее и удлинило. ...Рукоятку ...можно счи­тать эмбрионом будущих передаточных механизмов»[19].

Усложнение механизмов и машин, приводящее в конце концов к возникновению автоматического оборудования, сопровождается все большим отчуждением от человека и передачей технике его произ­водственных функций, что подчеркивает не факт «саморазвития» техники, а указывает на то, что такое развитие предписано ей самой человеческой деятельностью; не логика деятельности следует за изменением техники, подчиняясь ее характеру, а наоборот, техника изменяется в направлении, которое диктует ей логика деятельности. С возникновением же новой техники происходит и соответствующая корректировка самой деятельности.

Любое движение техники как ее осознанное усовершенствование – это движение в направлении ее функциональной оптимизации. То есть логика развития техники – это не собственно ее логика, а логика деятельностного. Признать развитие вне такого понимания – значит превратить технику в самодовлеющий, саморазвивающийся объект. «Вся история техники, – отмечает Г. Н. Вол-ков, – есть история после­довательного опредмечивания технологических функций человека»[20]. Это бесспорное положение как раз и подтверждает ту мысль, что за­кономерность смены технических средств, логику их развития можно проследить, исходя лишь из рассмотрения функциональной предо­пределенности техники.

Если же исходить из того, что последовательность превращений техники обусловлена собственно техническими факторами и законы ее развития «не зависят от воли и сознания людей», то как объяснить эту уникальную особенность – способность техники, отвечая запро­сам «собственной» логики (собственным «интересам»), в то же время развиваться в строгом соответствии с ее социальным предназначени­ем, с логикой человеческих потребностей? Отчего «собственно техническое» реализуется таким образом, что осуществляется поступа­тельная передача функционально-лич-ностных действий орудийным средствам? Объяснение здесь простое – так называемая «внутренняя» логика суть внешняя по отношению к технике, к ее развитию, логи­ка самой человеческой деятельности.

Попытка вскрыть «внутренние» факторы технического развития нередко приводила исследователей (что вполне логично) к необходи­мости обращения к диалектике. Однако «диалектическая» картина, нарисованная ими, представляется недостаточно убедительной: пере­ход от старого качества к новому выглядит в ней не как скачок, а ско­рее, как «перескок» – новое со старым не стыкуется, и одно из другого не вытекает. Роль старого (собственно технического) в возникнове­нии нового, по существу, сводится к нулю – старое просто-напросто отбрасывается, указывается на его непригодность и на необходимость поиска принципиально иных решений. Хотя все объяснения направ­лены на обоснование «внутренней связи», новое в соответствии с эти­ми объяснениями возникает все же вне ее.

«Технические средства в своем развитии, – отмечается в одной из монографий, – проходят эволюционную и революционную стадии. Сначала идет постепенное усовершенствование данных технических средств. Постепенное и непрерывное совершенствование технических средств, накопление усовершенствований (эволюция) в конце кон­цов приводит к коренным качественным изменениям, замене преж­них технических средств принципиально новыми (революция)»[21]. В этом, на первый взгляд, вполне «диалектическом» описании развития содержится весьма серьезное противоречие. Согласно сказанному, переход к качественно новым техническим средствам совершается вследствие накопления в уже имеющихся средствах количественных изменений (усовершенствований), то есть в новое вроде бы превра­щается само старое вследствие возникновения в нем обновленных свойств. Но последняя строка гласит, что прежние технические сред­ства вместе со всеми их эволюционными накоплениями в конце кон­цов отбрасываются, заменяются непонятно откуда взявшимися «принципиально новыми».

Можно было бы представить, что вновь возникшие технические средства, выросшие на базе старых, настолько отличаются от их пер­воначального варианта, что их можно квалифицировать как «принци­пиально новые». То есть в новом средстве от его исходного старого состояния ничего не осталось, хотя возникло оно именно на его технико-технологической основе, но это противоречило бы сказанному, а главное – дальнейшим рассуждениям авторов. «...На известной ступени развития... технического средства наступает положение, ко­гда дальнейшие усовершенствования уже не дают необходимого эф­фекта, – пишут они. – ...Все попытки улучшить коэффициент полез­ного действия, снизить вес, увеличить мощность, изменить эксплуа­тационные параметры и т. п. не дают желательного результата, и только создание нового технического средства, действие которого ос­новано на совершенно ином принципе, позволяет решить возникшую задачу. ...Замена старых технических средств новыми, работающими на совершенно иных принципах (выделено мною. – А. Г.), означает ре­волюционную стадию в развитии технических средств»[22].

Но это как раз и означает, что «революционная» и «эволюцион­ная» стадии в данном случае никак не связаны друг с другом: совер­шенствовалось и достигло своего апогея одно средство, а «революци­онным» путем образовалось совсем другое, «новое». Каким образом оно возникло (если от старого в нем ничего не осталось) – вопрос от­крытый. Одно бесспорно – «имманентно техническая» логика разви­тия прежнего средства к его возникновению не причастна. От старого средства осталась лишь его абстрактная идея и способ (теперь уже не представляющий интереса) ее реализации. Между «отброшенными» техническими средствами и качественно новыми в нарисованной кар­тине развития обнаруживается разрыв связи, пробел. Логическая же последовательность не терпит пробелов. И в реальной действитель­ности их нет. Промежуточным, связующим звеном в данном случае выступает деятельность. Именно она, обогащенная накопленными субъектом знаниями о конструировании и использовании старой тех­ники и знаниями из других областей теории и практики, а не «имма­нентно техническое» логически связывает старое с новым.

С достижением предела в индивидуально-видовом развитии воз­действие «собственной логики» конкретного технического явления на его превращение в качественно иное прекращается, преемственность прерывается, и исходным «материалом» для скачка в новое выступает теоретическое и экспериментальное, собственно деятельностное, нередко сопряженное с совершенно иными сферами науки и практи­ки.

История техники показывает, что нередко новое, при этом функ­ционально адекватное прежнему, не только не базируется на его тех­нической основе, но целиком и полностью отбрасывает ее как исчерпавшую свои возможности и непригодную для дальнейшего усовер­шенствования. Поэтому собственно технический «импульс» как «им­манентно техническая» сила развития страдает серьезной уязвимо­стью: новое и старое оказываются не связанными генетически – ни по конструкции, ни по принципу действия, ни по используемым мате­риалам и другим параметрам они зачастую абсолютно несопостави­мы.

Так, возникновение тепловоза не явилось результатом усовершен­ствования паровоза, несмотря на их функциональную тождествен­ность и на то, что одно средство приходит на смену другому. Реак­тивный авиационный двигатель не есть логическое следствие раз­вития двигателя поршневого; принципы их действия качественно различны. То же самое можно заявить и по поводу всех других по­следовательно возникших в ходе развития техники двигателей: вет­ряном, водяном, паровом и внутреннего сгорания. По мере исчерпа­ния возможностей собственного усовершенствования каждый из них рано или поздно заменялся принципиально иным. В конце XIX в., например, по этой причине на смену паровой машине приходит дви­гатель внутреннего сгорания. Еще раньше, в 30–40-е гг. XIX в. на­чинают проводиться работы по созданию электрического двигателя (М. Фарадей, Б. С. Якоби и др.). Но ни электродвигатель, ни двигатель внутреннего сгорания не имеют ничего общего ни между собой, ни с теми устройствами для получения энергии, что упоминались выше.

Все эти примеры (а их можно привести еще много) опровергают положение о том, будто в самой (уже имеющейся) технике «всегда» наличествуют факторы (элементы), предопределяющие ее дальней­шее развитие. Эволюционное – да. Качественное – нет.

Значит ли все сказанное, что качественно новые технические от­крытия возникают, минуя эволюционную стадию? Конечно же, нет. Однако появление их не означает также и того, что имеется некая не­прерывная «цепь» открытий, обусловленная «кодом», эмбрионально содержащимся в самой технике, и степень их реализации (появления) свидетельствует о степени раскрытия ею своей «собственной» внут­ренней логики.

Нередко эволюционная стадия созревания нового находится не в имеющемся уже техническом явлении, а в теоретических и экспери­ментальных исследованиях, ярчайшим примером чего как раз и вы­ступает развитие электротехники. Ее возникновение не связано с ка­кими-либо прежними механизмами и способами получения энергии – основанием в данном случае явились сами знания об электричестве и магнетизме, теоретически обоснованный и экспериментально под­твержденный принцип взаимопревращаемости энергии.

Аналогично происходило и со становлением гибкого автоматизи­рованного производства (ГАП). Количественные накопления, осуще­ствлявшиеся в механизированном оборудовании на протяжении мно­гих десятков лет, не оказали на формирование ГАП как новой техно­логии практически никакого воздействия. Хотя функционально гиб­кие производственные системы представляют собой тоже технологи­ческое оборудование, своим происхождением они обязаны не универ­сальным станкам (непосредственным предшественникам), а... элек­тронно-вычислительной технике, само возникновение которой перво­начально вообще не было связано с запросами промышленного про­изводства.

Активная поисковая работа по созданию ЭВМ велась главным об­разом в связи с нуждами военной авиации, требовавшей для своего дальнейшего развития быстрых арифметических расчетов, в резуль­тате чего появился первый в мире цифровой компьютер «Марк-1» (1944 г.). Серьезным импульсом для возникновения электронных уст­ройств стали и работы по созданию атомного оружия. В ходе прове­дения этих работ в обстановке военного времени в США в универси­тете штата Пенсильвания в 1946 г. был создан первый скоростной электронный компьютер «ЭНИАК» (авторы – Джон П. Эккерт и Джон В. Мочли).

С достаточным же упрочением и развитием компьютеросферы (середина 60-х гг. XX столетия) начинается последовательное вне­дрение электронно-вычислительной техники непосредственно в про­изводственное оборудование. Орудийно-преобразовательные про­мышленные средства начинают вбирать в себя и интегрированно ос­ваивать разработки из принципиально новой области знаний – техни­ческой кибернетики, науки, не существовавшей прежде и первона­чально не связанной с традиционной производственной практикой.

Развитие новых промышленно-производственных систем (ГПС и их компонентов) теперь уже осуществляется не под воздействием «импульсов», исходящих от станочного оборудования, а обусловли­вается решением качественно нового круга задач, связанных с разра­боткой и внедрением программно-логических устройств, различного рода ЭВМ, обеспечивающих самоуправление комплекса – станков с ЧПУ, роботов, ОЦ, ГПМ и др. Определяет направление и характер реконструкции станка теперь уже сама автоматизация, ее необходи­мость и ее новые средства.

Так, автоматизация инструментального обеспечения требует снаб­дить станок с ЧПУ магазином инструментов, устройством для их смены и поочередного ввода в действие (поворотной головкой). Не­обходимость обработки детали со всех сторон на одном и том же станке инструментом различного назначения предопределяет созда­ние специального поворотного стола, обеспечивающего ее подвод под соответствующий инструмент. Все эти конструктивные измене­ния превращают станок в качественно новое образование – много­операционный обрабатывающий центр (ОЦ). Все последующие его усовершенствования связаны с подключением к нему дополнитель­ных внешних компьютеризованных компонентов: соединение ОЦ с роботом образует робототехнический комплекс (РТК); введение в систему управления данным комплексом средств диагностики и кон­троля превращает РТК в гибкий производственный модуль (ГПМ). Наконец, все это оборудование, объединенное с транспортно-складской системой под единым централизованным управлением ЭВМ, позволяет создавать различного рода ГПС – гибкие автомати­зированные линии (ГАЛ), участки (ГАУ), цехи (ГАЦ), заводы (ГАЗ).

Учет специфики структурных компонентов гибких производст­венных систем – электронно-вычислительных и микропроцессорных устройств, их места и роли в ГАП – позволяет заключить, что в ходе становления интегрированного производства на возникновение его орудийной базы «внутренняя» логика развития самих станочных средств (предшествующей техники) не оказала существенного влия­ния. С достижением универсальным оборудованием определенной степени совершенства имманентно присущее ему развитие заверша­ется, оно упирается (в рамках механизированной технологии) в есте­ственный предел. Возникновение же новой техники – гибких произ­водственных систем – обусловливается причинами уже иной природы: главным «импульсом» здесь выступает не собственно техническое (и первоначально вообще не производственное), а научно-теоретическое, познавательно-деятельностное.

Методологический порок установки, направленной на обоснова­ние «имманентно технической» логики развития техники, коренится в прямолинейном следовании требованию искать причины явлений в их «внутренних» противоречиях. Само по себе правильное, данное по­ложение в вульгарно-материалистической трактовке сопряжено еще с одним, теперь уже отнюдь не бесспорным принципом – отдавать при­оритет в развитии любых систем, в том числе и включающих духов­ные составляющие, материальным компонентам. В этом случае пред­метно-вещная составляющая фактически наделяется... активностью.

В самоорганизующихся (саморазвивающихся) системах источник развития находится в них самих. В искусственно созданных же, раз­виваемых внешней силой, источник развития, естественно, сосредо­точивается в данных силах, без участия которых объект не только не способен развиваться, но и вообще прекращает свое существование. Вне своей двигательной силы (энтелехии, заключенной в «эйдосе», «форме») техника – это платоновско-аристотелев-ское «материаль­ное», само по себе не развивающееся, инертное.

Назвать данный источник «внутренним» можно только условно. Если же выражаться более точно, то следует признать, что никакой «собственно технической», в смысле направляющей и определяющей развитие техники как социального (орудийного) средства, логики ее развития не существует. Это не следует понимать так, будто отрицаются какие-либо специфические внутренние связи и закономерности, в соответствии с которыми конструируется техника и соблюдение которых является условием ее возможности.

В технике-предмете (в самом «теле» техники) нет противоречий, движущих ее сущностным (социально-орудийным) развитием. Есть лишь механическая и физико-химическая сопоставимость (или несо­поставимость) субстратных составляющих. Только в этом «несоци­альном» отношении техника «принимает участие» в своем развитии. Структурно-субстратная сочетаемость – условие возможности техни­ки. Условие оказывает воздействие на цель, но не определяет ее. Цель вытекает из потребности, разрешение которой, в свою очередь, поро­ждает новую потребность и формирует но-вую цель.

Противоречия, движущие социальным (орудийно-функцио-нальным) развитием техники, возникают и обретают внутренний характер лишь тогда, когда вещественно-предметный компо­нент целостности («средства-деятельности») вступает во взаимодей­ствие (в ходе проектирования, конструирования, функционирования техники) с неотъемлемым от нее духовным (деятельностным) компо­нентом, обусловливающим содержательность техники, ее качествен­ную определенность.

Рассматриваемые с этих позиций внутренние противоречия тех­ники (как движущие силы ее развития) – это не те противоречия, что находятся «внутри» техники-предмета, а противоречия, находящиеся в технике-деятельности.

Техника может быть представлена как саморазвивающаяся систе­ма лишь в том случае, когда сама она рассматривается как деятель­ность. Такое понимание ее соответствует современному уровню раз­вития технико-технологических производственных систем, представляющих собой саморазвивающиеся человеко-технические структуры, к которым в определенной степени приложимы характеристики синергетических систем. В «определенной», поскольку техника не спонтанно возникающая структура, в то время как синергетика ак­центирует внимание на развитии стихийном, объясняет процессы упорядочивания, становления порядка из хаоса. Вместе с тем техни­ка-деятельность отвечает такой фундаментальной характеристике от­крытых систем, как нелинейность. Творческий характер технической деятельности связан с непрерывностью выбора альтернатив, много­мерностью, многовариантностью решения задач, но в то же время, в противоположность «синергетическим» требованиям применительно к системе «техника-деятельность», нельзя утверждать о ее неподвер­женности классическим методам описания. Неоднозначно решается и вопрос с флуктуациями. Они возникают не в технике-вещи, а опять-таки в технике-деятельности.

Взаимодействие человека с синергетическими системами, отме­чают B. C. Степин и В. Г. Горохов, «протекает таким образом, что само человеческое действие не является чем-то внешним, а как бы включа­ется в систему, видоизменяя каждый раз поле ее возможных состоя­ний. В этом смысле человек уже не просто противостоит объекту, как чему-то внешнему, а превращается в составную часть системы, кото­рую он изменяет»[23].

Техника представляет собой диалектическое единство случайного и необходимого. Если в ее развитии исходить только из «внутренней логики», обусловливаемой техническим «импульсом», то следует признать данное развитие преимущественно случайным: при наличии его артефакт возникает, при отсутствии – нет. «Импульс», «внутренне техническое» (как оно понимается в литературе) – это случайное; деятельность, поисковость, социальная востребованность и направлен­ность развития – необходимое.

Полностью отрицать роль технического «импульса» в развитии техники, конечно же, нельзя, но еще меньше оснований преувеличи­вать ее. Это не решающий фактор, к которому как к необходимости и закономерности должна апеллировать наука, а лишь один из момен­тов, потенциально способных вызвать развитие. Задача науки – вы­явить закономерность, но закономерность не сводится к случаю.

Под логикой развития техники в социально-философском ракурсе рассмотрения следует понимать не процесс, диктуемый самой техникой, а движение, направляемое логикой деятельности, – развитие функциональной и содержательной стороны человеческого труда.

Функциональное развитие выражается в поступательном опредмечивании трудовых (физических и умственных) субъектно-деятельностных функций человека, а содержательное – в достижении такого уровня совершенства деятельности, который делает возмож­ной практическую реализацию в орудийных средствах необходимой степени опредмечивания.