Общая теория систем и диалектика единого и множественного

Системный подход в современной науке уже прочно утвердился в качестве общенаучной методологии. Не только обществоведы, но и биологи, и даже физики стремятся сегодня рассматривать объекты своих наук как специфические системы, то есть как некоторые единства, состоящие из элементов, объединенных в некоторые структуры, задаваемые специфическими видами связей, и выполняющие в рамках этой системы определенные функции. Категории целого, системы, структуры, элемента, связи, функции разрабатываются сегодня в рамках общей теории систем (ОТС).

С точки зрения диалектики в системном подходе привлекает внимание, прежде всего, трудноуловимое понятие целостности, раскрывающееся через противоположности единства и множества. Целое (система) есть некоторое множество, представляющее собой единство, или есть некоторое единство, представляющее собой множество. В каких же формах в природе достигается это соединение противоположностей?

Если мы рассмотрим, например, чисто физические природные образования, то можем заметить в них существование двух форм такого единства – обладающих некоторым выраженным центром соединения и не обладающих таковым. Например, в атоме четко различаются его ядро и окружающая его электронная периферия. Причем физическими параметрами ядра задаются параметры его электронной периферии, но не наоборот.

В строении же элементарных частиц такого четкого разделения на центр и периферию, по-видимому, не существует. И то же самое можно сказать уже с большей уверенностью и о молекулах – в них невозможно выделить некоторое ядро, которое определяло бы, сколько и каких именно элементов может быть соединено с этим ядром. Молекулярные соединения представляют собой, скорее, некоторое множество самых разных комбинаций элементов, параметры соединения которых задаются особенностями всех его элементов, причем одними не в большей мере, чем другими. Если при этом одни из них все же играют большую роль, чем другие, то эта особенность в молекулярных соединениях все же не выражена столь же отчетливо, как у атомов. В молекулах все-таки очень трудно выделить настоящий центр и его периферию.

Следующий уровень физических образований, на котором мы находим четкое разделение на центр и периферию, – это уровень планетарных систем, в которых планеты и другие небесные тела (кометы, астероиды и т. д.) объединяются вокруг центрального тела и определяются им.

Если мы перейдем теперь к биологическим образованиям, то и тут мы заметим то же чередование центрированных и децентрированных соединений. Вирусы по форме своей организации напоминают, скорее, молекулы. В клеточных же формах живого уже четко выделяются центр (ядро) и периферия (сома). Низшие многоклеточные организмы (в том числе все растения) не имеют выраженного центра и периферии, но в последующем их развитии (у животных) роль такого организующего центра переходит к нервной системе. На популяционном уровне особи большинства видов животных способны лишь к децентрализованным или слабо централизованным формам объединения. Исключения составляют лишь некоторые виды насекомых (термиты, муравьи, пчелы) и в особенности приматы[1].

Однако подлинно централизованные объединения индивидов мы наблюдаем только у человека (семья, род, община, племя, государство и различные виды специализированных организаций – отряд, бригада, банда, фирма и т. д.). Человек вообще немыслим без той или иной организации людей. «Процесс антропогенеза (происхождение человека) и процесс социогенеза (происхождения общества), – подчеркивает И. А. Гобозов, – представляют единый процесс. Иначе говоря, человек и общество возникли одновременно и нельзя их противопоставлять друг другу»[2].

На межгосударственном и общечеловеческом уровне более подходящей формой описания социальной организации долгое время была форма децентрализованного единства. Однако в последнее время набирают силу и получают все большее признание теории, рассматривающие и эту сферу как такое объединение, в котором четко различаются и ведущий центр, и зависимая от него периферия.

Среди этих теорий особенно ярким примером является, в частности, теория И. Валлерстайна[3], названная им «мир-системным» анализом. Суть этой теории, как известно, в том, что в мировой экономике выделяется центр («ядро», включающее в себя наиболее развитые страны) и периферия (включающая в себя все зависимые и подчиненные ядру страны-экономики) и затем рассматривается управляющее воздействие этого центра на его периферию.

Другим ярким примером такого рода теории является философско-историческая концепция Ю. И. Семенова[4], являющаяся развитием социально-философской теории К. Маркса и Ф. Энгельса. Если теория И. Валлерстайна относится все же в большей степени к современной – капиталистической – стадии развития мировой экономической системы, то теория Ю. И. Семенова представляет собой попытку объяснить в рамках этой методологии всю историю человечества – от самых первобытных форм его организации до самых современных.

Этот краткий обзор различных форм приложения категорий системного подхода понадобился нам для того, чтобы перейти теперь к более конкретному анализу самой общей теории систем, которая переживает в настоящее время, на наш взгляд, определенный кризис, выражающийся в отсутствии в этой области новых плодотворных идей, способных вывести ее из некоторого застоя, в котором она оказалась сегодня после сравнительно динамичного и плодотворного развития в 40–70-х годах XX века.

Общей причиной такого положения дел в этой области является, на наш взгляд, то, что общую теорию систем развивали, в основном, математики или ученые, ориентированные главным образом на математический, а не философский подход. Что касается, в частности, теории Л. Берталанфи[5], а также и других аналогичных вариаций общей теории систем (Э. Ласло, М. Месаровича, А. Рап-попорта, У. Эшби, Дж. Форрестера и др.), то все они были подвергнуты дискредитирующей критике и практически отвергнуты научным сообществом, в основном, за их тривиальность (если они были достаточно общи) или за их ограниченность (в противном случае)[6]. Правда, при этом за ними были признаны их специфи-ческие достоинства в качестве некоторых математических разработок.

Признавая этот факт, B. C. Тюхтин и Ю. А. Урманцев – авторы оригинальной отечественной (но тоже более математической, нежели философской) редакции общей теории систем – все же считают[7], что их построения, а также концепция А. И. Уемова благополучно избегли этой участи и являются действительно адекватными изложениями данной теории. Однако эти убеждения так и не получили достаточного отклика и распространения. Во всяком случае, мало кто из современных ученых, признающих общенаучное методологическое значение системного подхода, использует при этом конкретные разработки названных авторов.

Таким образом, мы сегодня имеем проблему, состоящую в том, что, с одной стороны, системный подход и присущие ему представления о системе, структуре, функциях и т. д. являются уже общепризнанными и широко применяемыми во всех областях современной науки и практики, но при этом, с другой стороны, никакой общепризнанной и нетривиальной общей теории систем на сегодня все же не существует. Иначе говоря, идея всеобщей организованности мира (или его всеобщей системности, систематичности и т. д.) сегодня, как и во времена А. А. Богданова[8], так и остается не более, чем достаточно смутной и интуитивно постигаемой идеей[9], не способной пока превратиться в сколько-нибудь ясную и отчетливую теорию.

Попробуем теперь дать более конкретное объяснение этому положению дел и предложить некоторые возможные пути изменения его в благоприятную сторону. Главной причиной, препятствующей превращению идеи системности в некоторую нетривиальную общую теорию систем, является, на наш взгляд, отсутствие в рамках системного подхода логически четкого определения того, что понимается под системой.

Все авторы-системологи сходятся на том, что система есть, прежде всего, некоторое множество составляющих ее элементов. Система есть то, что сложено, составлено, состоит... и т. д. С этим согласны все.

Но дальше начинаются трудности, поскольку дальше есть два пути: 1) так и остановиться на этом определении и считать системой просто все, что сложено из чего-нибудь и каким бы то ни было образом; или 2) попытаться уточнить и конкретизировать, какого именно рода сложенности называть системой.

В первом случае под именем «системы» мы получаем просто некий синоним понятия целого как того, что состоит из частей. Никакой отдельной науки о таком целом вообще, естественно, быть не может. Все в мире есть некоторое целое, состоящее из частей, но из этого утверждения невозможно вывести никаких нетривиальных следствий. А конкретные виды целого изучают конкретные науки – физика, биология, социология, гносеология и т. д.

Второй путь предполагает, что не всякое целое является системой, что не всякие, а только некоторые особые образования обладают свойством системности и потому только они и могут рассматриваться как системы.

Этот, второй, путь очень непопулярен у авторов различных современных вариантов общей теории систем, и ясно почему. Ведь они хотят создать некоторую всеобщую теорию, описывающую объекты любой природы, а тут им предлагается ограничить свое понимание системы; а ограничить – значит сузить сферу его приложения и, значит, сделать теорию не всеобщей.

«Из 34 рассматриваемых В. Н. Садовским и далее анализируемых А. И. Уемовым определений системы вообще, – указывает в этой связи Ю. А. Урманцев, – 27 (то есть подавляющее большинство) фактически совпадают с представлениями о системе как особом «единстве», «целостности», «целостностном единстве». Таковы определения Л. Берталанфи[10], К. Черри, Дж. Клира, А. Раппопорта, В. И. Вернадского, О. Ланге, П. К. Анохина, Л. А. Блюменфельда, И. В. Блауберга, В. Н. Садовского и Э. Г. Юдина»[11].

Ю. А. Урманцев критикует определения всех этих авторов, но сам также не выходит за рамки присущего им подхода. «Главный недостаток определений системы, – пишет он, имея в виду указанных выше авторов, – ...заключается в том, что в этих дефинициях не учитывается существование, кроме объектов-систем, еще и систем объектов-систем одного и того же рода, что служит основной причиной неполноты всех так называемых целостных дефиниций системы»[12]. По нашему мнению, главным недостатком всех такого рода дефиниций, включая и дефиницию самого Ю. А. Урманцева, является то, что их авторы не решаются включить в свое представление о системе ничего сверх того, что она есть некоторое целое (или некоторое единство), состоящее из частей (или некоторого множества). Все их определения на самом деле не являются определениями (они суть некоторые аналитические тавтологии, в смысле И. Канта), и именно поэтому на их базе просто невозможно построить сколько-нибудь нетривиальную теорию.

В отличие от математиков, которым никак нельзя без определений (или хотя бы без видимостей таковых), биологи, как правило, прямо отказываются дать строгое определение системы. Они ограничиваются некоторым интуитивным представлением, что, с одной стороны, конечно же, более плодотворно, но, с другой стороны, в четкую теорию развито быть не может. Например, тот же А. А. Богданов вместо определения системы («организации»), которое он нигде даже не пытается дать, просто ссылается на интуитивное представление (идущее еще от Аристотеля), что «всякое целое больше своих частей».

Биолог А. А. Малиновский (сын А. А. Богданова и продолжатель его дела) свое понимание системы разъясняет следующим образом: «Под системой я подразумеваю просто любой комплекс элементов, независимо от их природы (выделено нами. – А. Б.). Под структурой я разумею способ связи элементов; структура – это не сам по себе набор элементов, а, скорее, их связь между собой. В первом случае мы имеем дело с конкретной реальностью, то есть с конкретным реальным набором элементов; во втором случае – только со способом их связи. Следовательно, система включает в себя и набор элементов, определенное их количество, и структуру. В системном подходе нас интересует то, что мы называем целостностью системы. А понятие структуры позволяет сказать, что данная система обладает такими-то особенностями, другая система – другими»[13]. Таким образом, мы и здесь имеем дело просто с представлением о некотором целом, состоящем из частей, находящихся в некоторых отношениях друг с другом, без всякой попытки точно указать, в чем именно заключается природа этих отношений и сама системность такого целого[14].

Итак, наш вывод о том, что системный подход на данном этапе его развития базируется просто на некоторой смутной идее «всеобщей системности» мира – идее, которая пока еще никем и никак не конкретизирована удовлетворительным образом, – этот наш вывод представляется достаточно обоснованным.

Мы считаем, что дело не сдвинется с этой мертвой точки до тех пор, пока кто-нибудь не предложит логически четкое и нетривиальное определение системы – такое, которое выходило бы за рамки простой аналитической оппозиции «часть-целое» и «единое-множественное». Такое определение может быть получено только синтетическим путем, то есть путем усмотрения в самой действительности (а не в понятии «часть-целое») особого рода отношений, существующих между частями того, что мы называем обычно системой. Поскольку нам не известно в литературе ни одной удовлетворительной попытки такого рода, попробуем осуществить ее сами.

Систему, на наш взгляд, следует определить как такое множество некоторых объектов (элементов), в котором каждый управляется в конечном счете одним из них (или: каждый подчинен в конечном счете одному из них). Системой, таким образом, является только то образование, в котором имеется единый управляющий центр (и соответственно зависимая от него периферия).

Сравним это определение с каким-нибудь более или менее похожим, например, с тем, которое приводится в Логическом словаре Н. И. Кондакова: «СИСТЕМА (греч. systema – целое, составленное из частей) – совокупность, объединение взаимосвязанных и расположенных в соответствующем определенном порядке элементов (частей) какого-то целостного образования; совокупность принципов, лежащих в основе какой-либо теории; совокупность органов, связанных общей функцией, например, сигнальная система, система аксиом Пеано»[15].

В этом определении указывается, что система – это не просто множество частей некоторого целого, но множество определенным образом упорядоченное. Отсюда, между прочим, сразу следует, что, например, хаотически движущиеся молекулы разогретого газа, часто рассматриваемые как «система», таковой не являются и, следовательно, с точки зрения такого определения не все в мире можно рассматривать как систему. Но, с нашей точки зрения, не являются системой и просто любые упорядоченные множества. Например, приводимая А. А. Богдановым и вслед за ним многими другими «системологами» в качестве примера «организации» или «системы» кирпичная кладка, с нашей точки зрения, таковой не является, хотя она и есть пример некоторого упорядоченного целого.

В соответствии с нашим определением, системой является только то множество объектов, которое объединено одним, управляющим ими всеми центром. В кирпичной стене такого центра нет. В «совокупности принципов, лежащих в основе какой-либо теории», он может как быть, так и не быть. Например, теории Гегеля или Маркса – это, несомненно, системы (в них все подчинено некоторому единому принципу или одной идее), а «теория» какого-нибудь современного автора может быть не чем иным, как хаотическим и бессвязным нагромождением фраз, не управляемых никакой единой идеей, принципом и т. д. Следовательно, его теория – не система, хотя и пытается быть ею.

Далее, армия, подчиненная своему генералу, – система, а армия, вышедшая из подчинения (если только она не нашла себе нового генерала), системой быть перестала. Автомобиль, слушающийся руля и управляемый водителем, – система; не слушающийся и не управляемый – груда металла.

Итак, мы предложили некоторое общее определение системы, на основе которого, на наш взгляд, может быть построена нетривиальная общая теория систем.

Однако здесь возникают следующие два непростые вопроса.

Во-первых, в основе нашего определения лежит понятие управления, которое даже и кибернетикой не распространяется на неживую природу. Управление, очевидно, есть в обществе; с некоторой натяжкой его можно обнаружить в живой природе и в технических устройствах; но в неживой природе?.. Если признать, что его там нет, то наше определение системы охватывает собой только те области, которые уже охвачены кибернетикой, и потому построенная на таком определении теория систем просто совпадет с кибернетикой, что бессмысленно. Если же считать, что управление есть и в неживой природе, то это требует как минимум специальных разъяснений насчет того, что именно понимается нами под управлением.

Во-вторых, наше определение системы выглядит как хоть и согласующееся с некоторым устоявшимся употреблением слова «система», но все же довольно произвольное. Почему мы взяли в качестве differentia specifica системы именно признак управляемости из единого центра, а не признак, например, той же упорядоченности связей, как это сделано в определении Н. И. Кондакова, или какой-нибудь другой признак, как это сделано в огромном и уже почти необозримом множестве других определений?

Ответим вначале на второй вопрос, как сравнительно более ясный. Прежде всего, как нам кажется, наше определение лучше всех других согласуется с тем, как употребляется слово «система» не только в живом, но и в общенаучном языке. Это мы и старались продемонстрировать с помощью приведенных выше примеров.

Но не это главное. Более важно то, что только такое определение наиболее нетривиальное. Например, признак упорядоченности тривиален хотя бы потому, что математика уже давно и успешно занимается изучением всякого рода порядков и упорядочиваний. Зачем изобретать какую-то новую науку об упорядоченных множествах, если уже есть математика? Не случайно большинство авторов различных версий ОТС (общей теории систем), включая и самого ее «создателя» Л. Берталанфи[16], – это математики. Именно они сделали идею ОТС тривиальной, привнеся в нее свое понимание и свои методы. Они, по сути, превратили ее в раздел математики.

Другой круг ученых, внесших наибольший вклад в развитие ОТС, – это биологи, к каковым во многом можно отнести и самого родоначальника системологии А. А. Богданова[17] (биологом стал и его сын и продолжатель дела отца А. А. Малиновский, формально биологом был и Л. Берталанфи). От биологов идет представление о (функциональной) целостности системы как ее обязательном признаке. Это представление часто путают с представлением о математическом целом, что и служит не только причиной многообразной путаницы в ОТС, но и причиной многообразных спекуляций (правда, в большинстве случаев не осознаваемых в качестве таковых).

Математически целое – это просто любое множество, рассматриваемое по отношению к его элементам (частям). Чтобы быть целым в математическом смысле, не нужно быть ничем сверх того, чтобы просто быть некоторым множеством, состоящим из элементов. Например, любая куча мусора в математическом смысле есть некоторое целое, поскольку она состоит из частей.

Однако биологические (живые) объекты являются целыми еще в некотором другом смысле. Известно, например, что живой организм устроен так, что он не имеет «лишних» частей – в нем все необходимо и вместе с тем достаточно. Все части организма взаимно «служат» друг другу и потому – всему целому. В то время как, например, в кирпичной стене, хотя ее части и упорядочены друг относительно друга, таких отношений не наблюдается. Стена не имеет своей меры в самой себе: она может быть, например, длиной и 6 тысяч километров, и 6 метров, из нее можно убрать множество кирпичей, и она не перестанет быть стеной и т. д. Иначе говоря, в стене нет никаких внутренних оснований для того, чтобы считать ее целым. Когда она превращается в такое целое или перестает быть таковым – это решается извне, в зависимости от целей и потребностей тех, кто ее соорудил. В организме же все решается изнутри – самим организмом: целый организм живет, нецелый болеет и погибает сам собой.

Вот это-то нематематическое представление о целостности биологи и хотели бы привнести в общее определение системы, но так, чтобы оно при этом не утратило своей всеобщности и распространялось бы равно как на живые (и социальные), так и неживые объекты. Но это невозможно просто потому, что именно этот признак и отделяет живое от неживого! Не размножение, рост, питание и т. д., которые встречаются, например, и у кристаллов или химических молекул, а именно внутренняя целостность, слитность «частей» организма во внутренне целесообразное единство, которое взаимоопределяет само себя, и есть сущность живого, отличающая его от неживого.

Следовательно, этот признак, если мы хотим строить именно общую теорию систем, включать в общее определение системы нельзя.

Нельзя, но его пытаются туда включить, видимо, просто не понимая, что они делают. Этот подход характерен, в частности, для, возможно, самой авторитетной отечественной редакции об-щей теории систем, авторами которой являются И. В. Блауберг, В. Н. Садовский и Э. Г. Юдин[18]. Так, например, В. Н. Садовский дает следующее определение системы: «системой мы будем называть упорядоченное определенным образом множество элементов, взаимосвязанных между собой и образующих некоторое целостное единство»[19]. Сравним это определение с определением представителя «математического» подхода А. И. Уемова: «система есть множество объектов, которые обладают заранее определенными свойствами с фиксированными между ними отношениями»[20]. Во втором случае ни о каком «целостном единстве» нет и речи, ибо в отношении математических или физических объектов говорить о нем очень затруднительно. Математик (логик) ограничивается представлениями об абстрактных свойствах и отношениях объектов, которые действительно всеобщи. Но в этом случае теория, как мы уже отметили выше, становится тривиальной.

Поэтому «биологи» стремятся каким-то образом «вдохнуть в нее жизнь», и делают они это с помощью достаточно неопре-деленных ссылок на некоторое «целостное единство» элементов системы. Некоторые из них выражаются более неосторожно, чем В. Н. Садовский, и тогда становится более понятно, что они подразумевают под «целостным единством». Например, В. Д. Могилевский пишет: «система есть особая организация специализированных элементов, объединенных в единое целое для решения конкретной задачи. Основное качество организации системы (целостность) заключается в несводимости ее свойств к свойствам элементов и наоборот»[21]. Можно ли, например, в отношении атома или планетной системы сказать, что они суть «особые организации специализированных элементов, объединенных в единое целое для решения конкретной задачи»? Очевидно, нет. Тогда как о живых организмах сказать такое вполне можно (и даже нужно). Следовательно, представители этого направления общей теории систем, очевидно, неосознанно развивают просто общую теорию живых систем, желая при этом понимать ее в качестве всеобщей (то есть распространимой и на неживые объекты). Из-за принципиальной невозможности решения этой задачи язык авторов этого направления делается по необходимости неясным, туманным, неопределенным, многословным, переусложненным, запутанным и т. д. Отчего они, скорее всего, и стали наиболее приемлемыми для широких кругов пользователей «системной методологии».

Третий (после математиков и биологов) круг ученых, вносящих значительный вклад в общую теорию систем, – это кибернетики[22]и вообще специалисты по теории управления. Однако «беда» этих ученых, во-первых, в том, что их понимание управления недостаточно общо (оно неприложимо к природным неживым объектам); во-вторых, в том, что они слишком «зациклены» на знаменитом принципе обратной связи, который им кажется совершенно необходимым элементом любой управляемой системы (тогда как это относится только к саморегулирующимся процессам); и, наконец, в-третьих, в том, что их теория оказалась накрепко связанной с феноменом информации, о которой они мало чего определенного могут сказать. «Информация, – говорят они, – есть информация, а не материя и не энергия»[23].

И все-таки именно понятие управления мы сочли наиболее подходящим для выражения differentia specifica системы вообще. Поэтому мы должны далее разъяснить, что именно мы понимаем под управлением.

Общих определений этого понятия в литературе до удивительного мало (а внятных – и того меньше). Например, в фундаментальном «Логическом словаре» Н. И. Кондакова об управлении сказано буквально десять слов. Вот они: «УПРАВЛЕНИЕ (в электронно-вычислительной технике) – указание, записанное человеком в команде, что должна делать ЭВМ»[24]. Все.

В Философском энциклопедическом словаре (автор статьи В. Г. Афанасьев) об управлении сказано больше: «УПРАВЛЕНИЕ – элемент, функция организованных систем различной природы (биологических, социальных, технических), обеспечивающая сохранение их определенной структуры, поддержание режима деятельности, реализацию программы, цели деятельности»[25].

В этом «определении» (скорее, разъяснении) сказано, где встречается управление и зачем оно нужно, но не сказано, что оно такое. То есть определение управления не дано. Можно было бы попытку дать такое определение увидеть в указании на то, что управление есть функция «организованных систем». Однако что есть функция (не в математическом смысле)? Функция – это то, ради чего или зачем существует то или иное. Например, функция ножа – резать, ножниц – стричь, желудка – расщеплять питательные вещества и т. д. В этом смысле функция управляющей системы –управлять, а функция управления – сохранение, поддержание режима деятельности и т. д. Но само управление – не функция, ибо оно не то, ради чего существует система, которой нужно управлять. Управление может быть функцией управляющей системы, но не управляемой. Короче говоря, если это и определение, то настолько запутанное, что его, видимо, не понимал до конца и сам автор, являющийся тем не менее одним из самых авторитетных специалистов в этой области.

Ю. М. Резник – автор оригинальной версии общей теории социальных систем – дает такое определение: «управление – деятельность по целенаправленному изменению системы в соответствии с заданным эталоном (моделью, проектом, решением и пр.)»[26]. Вряд ли такое определение применимо, например, к деятельности гипофиза или щитовидной железы, управляющих многими органами и процессами в организме.

Группа авторов учебника по государственному менеджменту дает такое определение: «управление – это воздействие с целью изменения (сохранения) состояния, поведения, направления развития, движения кого-, чего-либо, реализуемое в рамках системы управления»[27]. Это определение, по-видимому, одно из наиболее общих и четких в нашей литературе. Единственное, что нас не устраивает в нем, – это ссылка на цель. Поскольку в биологических, например, объектах о целях (скажем, щитовидной железы) говорить очень рискованно, а в неживых объектах – и вообще нельзя, то мы должны устранить из этого определения управления всякое упоминание о цели.

В результате у нас получится следующее: управление – это воздействие, вызывающее изменение (сохранение) состояния, поведения, направления развития, движения каких-либо объектов. Если сформулировать его еще короче, получится следующее: управление – это любое воздействие одного объекта на другой, вызывающее любые изменения в этом последнем.

Мы говорим, что объект А управляет объектом В, если воздействием А на В в последнем вызываются какие-нибудь изменения. И наоборот, если воздействием объекта В на объект А в последнем нельзя вызвать никаких изменений, мы говорим, что объект В не управляет объектом А.

Например, Солнце, воздействуя потоком своих частиц и лучистой энергии на атмосферу, магнитное и электрическое поля Земли, вызывает в ее атмосфере и других сферах множественные и постоянно контролируемые им изменения, которые, в свою очередь, вызывают множественные изменение в биосфере Земли и составляющих ее организмах, включая и человеческие, но изменения в биосфере и атмосфере Земли не вызывают никаких изменений на Солнце. Следовательно, в данном случае мы можем говорить о том, что Солнце управляет Землей (и другими планетами), но Земля (и другие планеты) не управляют Солнцем. И люди издавна понимали и ценили (вплоть до обожествления) эту роль Солнца в земных делах. Вот, например, как поэтически выражал это понимание Н. Коперник: «Солнце, как бы восседая на царском троне, правит обходящей вокруг него семьей светил... Земля зачинает от Солнца и беременеет каждый год»[28]. Древние мыслители и поэты оставили нам на этот счет немало и других аналогичных образов, мифов и сентенций.

Если смотреть на солнечную систему даже только с чисто гравитационной и механической точки зрения, с которой она рассматривается, например, в «Математических началах натуральной философии» И. Ньютона, то и тогда мы придем к выводу, что Солнце – центральный элемент этой системы, ибо, хотя все элементы ее так или иначе воздействуют друг на друга, тем не менее воздействие Солнца на них в тысячу[29] и более раз сильнее, чем воздействие любого другого элемента (планеты, астероида, кометы и т. д.) на Солнце. Если же смотреть на него так, как смотрели А. Л. Чижевский и В. И. Вернадский[30], то мы увидим, что Солнце управляет огромным множеством геофизических, геологических, экологических, биологических (включая и медико-эпидемиологические), технических и, весьма вероятно, социальных и даже социально-исторических процессов, протекающих на Земле. В особенности пример творчества А. Л. Чижевского служит, на наш взгляд, прекрасной иллюстрацией адекватности и полезности для науки предлагаемой нами точки зрения на направление, в котором целесообразно развивать общую теорию систем.

Итак, мы проанализировали саму идею создания общей теории систем и основные направления попыток развития этой идеи в конкретную и нетривиальную общую теорию. Относительная неудача всех этих попыток объясняется, на наш взгляд, неспособностью их авторов дать четкое, достаточно общее и вместе с тем конкретное и нетривиальное определение того, что понимается под системой. Предлагаемое нами понимание системы как совокупности элементов, управляемых одним из них, на наш взгляд, отвечает всем этим требованиям.

Данное нами определение полезно в методологическом отношении любому исследователю тем, что, во-первых, ориентирует его на поиск и выделение в некоторой совокупности объектов (процессов) центрального, главного, основного из них – того, чье воздействие на все остальные элементы (в заданном отношении) намного превышает обратное воздействие их на него[31]; и, во-вторых, оно позволяет ученому четко определять границы системы (именно совокупностью тех элементов, которые подчиняются центральному).

Именно такая методология реализована, на наш взгляд, и доказала свою плодотворность в творчестве многих ученых гуманитарного, биологического и физического круга наук. Среди социальных теорий особенно яркими примерами такой методологии являются, в частности, теории И. Валлерстайна и Ю. И. Семенова. А если брать особенно актуальные для современности науки комплексного (экологического) характера, то системная методология наиболее ярко проявилась в творчестве А. Л. Чижевского, В. И. Вернадского и других ученых.