Исследование онтологии смысла

Онтология смысла – это дисциплина, являющаяся составной частью «он­тологии субъективного» – философского учения о бытийном строении челове­ческого сознания[1]. Эта дисциплина исследует смысл не с точки зрения его ин­формационного, прагматического и прочего содержания, а исключительно с точки зрения формы его бытия, то есть формы представленности смысла как бы­тийного феномена в человеческом сознании. Основной вопрос онтологии смысла: что мы, собственно, переживаем, когда обнаруживаем в себе явление смысла, какими свойствами этот присутствующий в нас смысл обладает и как он функционирует?

Онтологический анализ феномена смысла следует начать с констатации его внечувственного характера. Смысл не есть что-то чувственно переживае­мое, в частности смысл не тождественен какой-либо совокупности чувствен­ных представлений. Это означает, что он лишен пространственных и времен­ных свойств, а также лишен качественности. Тем не менее он явно присутству­ет в составе непосредственно переживаемого, хотя и в какой-то особой, «сверхчувственной» форме.

Чаще всего смысл связывают с речью, знаками, письмом и говорят о смысле слов, предложений, текстов. (Исходя из такого чисто лингвистического понимания смысла строится, в частности, известная «логическая теория смыс­ла» Г. Фреге[2].) Однако ясно, что смысл присущ не только вербальным (или иным) знакам и их сочетаниям. Смысл имеет любая вещь – воспринимаемая или же воображаемая.

Наше чувственное восприятие непосредственно осмысленно. Я вижу не просто совокупность цветных пятен, но определенные, осмысленные предметы: стол я вижу как стол (он имеет для меня смысл стола), дерево – как дерево и т. д. В этом заключается свойство предметности нашего восприятия.

Вместе с тем воспринимая предметы как чувственные объекты, обладаю­щие определенными чувственным качествами, а также пространственной и временной локализацией, я в то же время не воспринимаю смысл как нечто, обладающее каким-либо чувственным содержанием или чувственными свойст­вами. Он, как уже говорилось, не обладает чувственными качествами, пространственностью и даже временной локализацией. Смысл красного не красен, смысл холодного – не холоден и т. д. Смысл слова не находится слева или справа от меня. Не «локализован» он и в самом звучании слова. Смысл любого предмета, очевидно, не совпадает с самим этим предметом, но как бы «присое­диняется» к нему извне.

Смысл, безусловно, возникает тогда, когда осмысляемый предмет соотно­сится с некоторым знанием об этом предмете. Чем больше я знаю о предмете, тем более богатым и определенным смыслом он обладает. Сложность, однако, в том, чтобы понять, как то или иное конкретное знание соотносится с предме­том осмысления. Здесь мы обнаруживаем парадокс. С одной стороны, осмыс­ление, несомненно, предполагает знание о предмете и соотнесение предмета с этим знанием. С другой стороны, самонаблюдение показывает нам, что никако­го явного соотнесения знания и предмета в нашем сознании не осуществляется. Для того, чтобы понять, например, что передо мной находится собака, мне не нужно в явной форме «просматривать» в своем сознании все то, что я знаю о собаках (или хотя бы «просматривать» некоторую часть этих знаний). Я схва­тываю смысл слова или предмета прямо и непосредственно, не прибегая к ка­ким-либо образам, представлениям, словам и т. п. (на это обстоятельство обра­щал внимание еще А. Шопенгауэр).

Другой парадокс заключается в том, что привлечение любой конкретной единицы знания и соотнесение ее с осмысляемым предметом само по себе не способно породить смысл – даже если бы это соотнесение осуществлялось яв­ным образом. Ведь эти единицы знания (в какой бы форме они ни присутство­вали в сознании) также должны обладать смыслом и, следовательно, также тре­буют соотнесения с другими единицами знания. Если, к примеру, я раскрываю понятие «собака» с помощью понятия «млекопитающее», то я должен пояс­нить также, что такое млекопитающее, что в свою очередь влечет необходимость разъяснить термины «молоко», «животное», «детеныш» и т. д. Таким образом, мы получаем регрессию в бесконечность: осмысляемый предмет необходимо соот­нести с контекстом, который также требует соотнесения с контекстом, и т. д. до бесконечности. Мы получаем бесконечный ряд встроенных друг в друга кон­текстов, и оборвать этот ряд, не уничтожая смысла, не представляется воз­можным.

Все это означает, что осмысление может осуществляться лишь через по­средство соотнесения предмета с некой целостной системой знаний о мире (то, что можно назвать «интегральной картиной мира»), в которой каждый элемент находится в живой, активной связи со всеми другими элементами знания. То есть смысл не делится ни на какие «куски» или «фрагменты». Он может существо­вать лишь как целостное «смысловое поле», в котором каждый элемент опре­деляется через соотнесение его со всеми другими элементами. (Отсюда стано­вится понятен загадочный афоризм Прокла: «Каждый ум мыслит все сразу». Чтобы явно помыслить что-то одно, нужно неявно помыслить и все остальное – тот контекст, вне которого мыслимый предмет утрачивает всякую смысловую определенность.)

Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу этот предмет с некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде единого «смыслового поля». Как же я это делаю, если самонаблюдение не фиксирует в акте осмысления даже соотнесения предмета с отдельными фрагментами этой «картины мира»?

Такое соотнесение должно быть, но оно в явной форме не имеет места. Единственное, что нам остается, – это признать, что такое соотнесение осуще­ствляется «неявно», в какой-то «скрытой» форме. Не следует думать, что «скрытый» здесь означает «находящийся за пределами моего Я», например где-то «в подсознании», то есть что «скрытость» означает «непереживаемость». Если бы соотнесение предмета с имеющимся у меня опытом происходило «вне Я», то это означало бы, что смысл феноменально мне не дан, не переживается мною. Мне, в таком случае, лишь кажется, что я что-то понимаю. На самом же деле понимание осуществляет некий «механизм», находящийся целиком за пределами «Я». Мое сознание в таком случае мыслится как поток чувственных переживаний, а смысл этих переживаний находится целиком за пределами этого потока.

Это явно противоречит данным самонаблюдения. Оно ясно показывает, что именно я (а не какой-то «механизм в моем мозге») понимаю, что смысл ка­ким-то особым «сверхчувственным» образом «живет» в моем сознании.

Если «скрытость» не означает некой «запредельности Я», то это может оз­начать лишь особую форму представленности смысла в сознании, которую можно обозначить термином «потенциальность». Действительно, «потенциаль­ное», как его понимал Аристотель, – это нечто как бы промежуточное между бытием и небытием (присутствием и отсутствием). Это и не полное небытие, но и не есть полноценное («действительное», актуальное) бытие. Такое же «не­полноценное», «недействительное» бытие мы вынуждены приписать и смыслу.

Если определить чувственное бытие как бытие «актуальное», то та инте­гральная картина мира, которая присоединяется к чувственным данным и дела­ет их осмысленными, есть нечто «потенциальное» (поскольку в данный мо­мент составляющие этой «картины» чувственно не переживаются). Однако лю­бые ее элементы могут быть пережиты – как чувственные представления или перцептивные образы, то есть они могут быть «актуализированы» и с этой точки зрения есть не что иное, как «потенциальные» представления и образы.

Итак, смысл есть потенциальное содержание моего сознания (сравните у С. Франка: «Царство идей… есть царство возможностей»[3]). Этим объясняется его бескачественность, внепространственность и вневременность. Смысл есть нечто еще не определившееся, он еще не обрел качественность, времен­ность и пространственность. Переживание смысла есть в таком случае переживание («предчувствование») самой возможности соотнесения осмысляе­мого предмета с интегральной картиной мира. Эта «картина» отнюдь не «хра­нится» где-то «в тайниках памяти». Она всегда в наличности, всегда присутствует в сознании в полном объеме, но присутствует «в потенциальной форме». Это как бы некий «потенциальный фон» любых наших актуальных пережива­ний.

Ясно, что «в потенциальном плане» я могу осуществлять соотнесение объ­екта сразу с неограниченным множеством «информационных единиц», могу прослеживать на неограниченную длину любые семантические связи (таким образом, находит свое решение проблема «регрессии в бесконечность» в про­цессе осмысления). Ведь это соотнесение осуществляется не в пространстве и не во времени. Процесс осмысления не распадается на отдельные «акты» или отдельные операции. Есть единый и целостный процесс схватывания смысла, который хотя и занимает определенное время, но тем не менее не имеет ника­кой явной поэтапной временной динамики, никакого явного становления.

Потенциальный характер соотнесения осмысляемого предмета с «карти­ной мира» создает эффект «объемности» нашего сознания, позволяет знанию существовать в виде целостной системы отношений, а не в виде отдельных дискретно сменяющих друг друга единиц (как это происходит в компьютере). Но только в такой целостной системе отношений знание и может реально су­ществовать как нечто «живое» и осмысленное.

Итак, мы приходим к выводу, что сознание обладает особой «потенциаль­ной» составляющей, которую можно определить как «смысловое поле». Это базовый слой нашего сознания – в том смысле, что всякое иное (чувственное) содержание есть результат актуализации потенций, изначально присутст­вующих в составе смыслового поля. Актуализация есть обретение «чувст­венной формы» (пространственности, временности, качественности). Такой статус чувственности вполне очевиден в отношении представлений памяти и воображения – здесь образ рождается непосредственно «изнутри», из моего «Я», как продукт актуализации смыслового поля. Смысл – это и есть «внут­реннее» моего «Я». Но и сенсорные образы, хотя и рождаются в результате воздействия «извне», также в конечном итоге строятся «из ткани сознания» и также могут рассматриваться в качестве «актуализированных смыслов».

Смыслы, поскольку они лишены пространственности, временности и каче­ственности, принципиально не событийны. Смысл не есть что-то такое, что от­вечает на вопросы: что? где? когда? Если чувственные впечатления и представ­ления образуют «поток сознания», в котором одни чувственные переживания сменяют другие, то никакого «потока смыслов» не существует. Смысл, как уже отмечалось, может существовать лишь как единое «смысловое поле», в кото­ром каждая информационная единица существует лишь благодаря ее имма­нентной соотнесенности со всеми другими информационными единицами. В сфере смысла выполняется принцип «все во всем» (каждое в каждом): в каждой единице знания (поскольку она осмысленна) содержится вся система взаимо­связанных смыслов как целое. Это возможно отчасти потому, что сфера смыс­ла как потенциальное бытие лишена пространственности и временности, ко­торые дробят бытие на части (именно пространство и время позволяют нам воспринимать ощущения и образы отдельно друг от друга).

В сфере смысла время присутствует лишь как потенция – как возмож­ность временной последовательности, временной упорядоченности. Поэтому правильнее говорить не о вневременности, а о сверхвременности (или «всевременности» – термин Л. Карсавина) смысла. В сфере смысла в виде потенции («вневременным образом») содержатся любые возможные мои прошлые и бу­дущие переживания. Таким образом, модусы прошлого и будущего сущностно даны мне именно как «идеи» прошлого и будущего. Именно сверхвременность смысла объединяет мое сознание в единое надвременное целое. Благодаря сверхвременности смысла я могу достоверно судить о тождестве собственного «Я» во времени. Ведь для констатации этого тождества необходимо как-то ре­ально соотносить разновременные фрагменты моей жизни, что возможно лишь в том случае, если существует действительная связь «сквозь время» меж­ду этими фрагментами. Это соотнесение и осуществляется благодаря сверхвре­менности смысла. Наличие сверхвременного содержания «Я» есть необходи­мое условие восприятия нашего собственного «движения во времени» (на это обстоятельство обращал внимание еще Кант). Это движение имеет место в сфере чувственности, и лишь сверхвременность смысловой составляющей на­шего сознания позволяет нам заметить это движение.

Смысл есть некое сверхвременное единство, которое в конечном итоге создает единство нашего «Я» в целом. Пространственность и временность чув­ственной составляющей сознания, конечно, нарушают монолитное единство сознания. Однако и в чувственной сфере сохраняется определенная форма це­лостности: разделенные в пространстве и во времени ощущения и образы тем не менее как-то соотносятся друг с другом, «сопереживаются», то есть переживаются не только отдельные «чувственные единицы», но и их отношения друг к другу. Здесь имеется в виду то, что психологи называют «гештальтными свойствами» образов.

Целостность существует не только внутри чувственной сферы и сферы смыслов по отдельности, но и эти две сферы находятся в тесной взаимосвязи. Как уже отмечалось, чувственность можно рассматривать как актуализирован­ную часть смыслового поля. Актуализация вместе с тем не выводит переживаемое чувственное содержание за пределы смыслового поля. Чувственные переживания, таким образом, уже изначально оказываются интегрированными в смысловую «картину мира» – уже изначально обладают некоторым вполне определенным смыслом. Именно поэтому всякое переживание уже изначально воспринимает­ся как включенное в определенный смысловой контекст. Этот контекст опреде­ляет не только «смысл образа» (или воспринимаемой ситуации), но и в значи­тельной мере определяет само содержание воспринимаемого, достраивая, в частности, с помощью представлений отдельные видимые фрагменты до цело­го предмета.

Наличие непосредственной связи чувственности и смысла позволяет по­нять то, что можно назвать «динамикой смысла». Мы подчеркивали «сверхвременный» характер смысла. Этому, однако, по-видимому, противоречит тот факт, что смысл может «отсутствовать», а затем «появляться», что смысл мо­жет изменяться, обогащаться, обрастать новыми оттенками и т. д. Если смы­словое поле вне течения времени, вне становления, то оно не должно меняться. Меняется в таком случае лишь отношение между целостным смысловым полем и актуально переживаемыми чувственными феноменами. Переживание смысла есть переживание возможностей, заложенных в актуальных чувст­венных образах и представлениях. Эти возможности могут отличаться степе­нью их готовности к актуализации: если я сейчас вижу стол, то большей готов­ностью обладают такие смысловые концепты, как «мебель», «дерево», «корич­невый цвет» и т. д., а не, скажем, «животное» или «авиастроение». Изменение содержания перцептивного поля ведет к перераспределению готовностей раз­личных смысловых единиц к актуализации, и это перераспределение создает то, что мы воспринимаем как «динамику смысла» или как «смену различных смы­словых состояний».

Следует помнить, что в каждый момент времени смысловое поле присут­ствует в сознании во всем своем объеме (а не отдельными фрагментами). Но в каждый момент времени оно как целое находится в специфическом отношении со сферой чувственных переживаний. Причем это отношение зависит не только от текущего состояния восприятия, но также и от каких-то других, внечувственных «внутренних» факторов, что избавляет наше мышление (которое, по существу, и есть динамика смысла) от рабской зависимости от чувственности.

До сих пор мы рассматривали смысловое поле как некую онтологическую форму, в которой существует наше совокупное знание об окружающем нас ми­ре и о самом себе, то есть это то, что мы называем «картиной мира». Эта «картина мира» есть, однако, лишь малая часть того, что я реально способен помыс­лить или вообразить. Следует признать, что смысловое поле содержит в себе не только «картину мира», но гораздо большее – абсолютно все возможные переживания и, следовательно, помимо картины «реального мира» содержит в себе также и множество всех возможных (мыслимых) «картин ми­ра» (это множество обозначим термином «Смысловой Универсум»). Все эти «возможные миры» следует рассматривать как особые «виртуальные» компо­ненты единого «смыслового поля». Действительно, именно через отношение к Смысловому Универсуму определяется полный смысл любого предмета. Ведь смысл предмета – это его «место» в системе мироздания, то есть его интеграль­ное отношение ко всем возможным и действительным предметам, в пределе – ко всему, что вообще можно помыслить. Такой «предельный» смысл уже не за­висит от конкретного личностного опыта и, следовательно, является «объек­тивным» смыслом. То есть это смысл, присущий самой вещи. Субъективный же смысл не может быть ничем иным, как некой «выборкой» из этого «объек­тивного» смысла, то есть является более или менее полным отображением «объек­тивного» смысла в сознании эмпирического субъекта.

Смысловое поле как «совокупность всех возможных миров», как Смысло­вой Универсум, есть базовая структура, на основе которой формируется эм­пирическая личность. Однако поскольку Смысловой Универсум как фунда­ментальная составляющая «Я» никуда не может «спрятаться» от себя, он должен в полном объеме присутствовать как некий постоянный «фон» в каж­дом текущем состоянии сознания. Иными словами, сквозь эмпирическое «Я» должно «просвечивать» «Я» Абсолютное, через конкретную, интегральную «картину мира» должна просматриваться полная совокупность «возможных миров» (континуум возможных переживаний).

Эмпирически это проявляется в том, что наше понимание окружающего нас мира никогда не детерминируется целиком и полностью нашим прошлым опытом, совокупностью конкретных знаний о мире. В любом акте осмысления имманентно присутствует элемент воображения, какой-то, хотя бы минималь­ный, «отход от реальности». Я осмысляю предмет не только в модусе того, «что он конкретно из себя представляет», но и в модусе «чем бы он мог являть­ся», в каких отношениях он мог бы находиться помимо тех отношений, кото­рые нам известны из опыта. Именно этот элемент «гипотетичности» и позволя­ет нам воспринимать осмысленно даже те объекты, о которых мы ничего не знаем из опыта. Эти объекты все равно имеют для нас какой-то смысл, кото­рый возникает здесь за счет соотнесения их с различными «возможностными» (гипотетическими) контекстами. Мы можем всегда предположить, чем является данная вещь, в каких возможных отношениях с другими вещами она может на­ходиться, как ее можно использовать и т. д.

Если во мне изначально содержится Смысловой Универсум («совокуп­ность всех возможных миров»), то это означает, что формирование моей эмпи­рической личности осуществляется не только путем постепенного расширения и обогащения ее содержания, а, напротив, осуществляется по большей части путем последовательного наложения ограничений на исходное «смысловое по­ле», совпадающее содержательно со Смысловым Универсумом. Непосредст­венно этот Универсум проявляет себя в воображении, фантазии, самосознании, способности видеть мир в системе альтернатив. Развитие личности идет по пу­ти ограничения фантазии, через четкое разграничение «реального» и «возмож­ного», «действительного» и «воображаемого». Так фактически и происходит: мы знаем, что фантазия особенно развита у детей, а с возрастом способность к воображению, как правило, уменьшается. «Реализм» все более под­чиняет себе фантазию, подавляет ее.

Напротив, деградация эмпирической личности (как следствие психической болезни, травмы), как правило, ведет к потере селективности психики, поте­ре чувства реальности, неспособности отличить реальное положение вещей от собственных фантазий. Так, шизофреническая деградация личности связана с нарушением иерархических отношений между элементами, составляющими эмпирическую личность. В результате больной перестает отличать реальность от собственных фантазий. Все это говорит о том, что развитие личности и нор­мальное ее функционирование связано с определенными ограничениями ее степеней свободы, установлением иерархических отношений между элемента­ми знания (различение реального и воображаемого, желаемого и отвергаемого и т. д.).

Вместе с тем наличие в нас Смыслового Универсума (Универсума воз­можных переживаний) не дает автоматически гарантии рефлексивного доступа к этим «возможным» слоям нашей психики. Поэтому наряду с процессами «на­ложения ограничений» на «мир возможного», которые протекают преимущественно на дорефлексивном уровне, существует и обратный процесс постепен­ного перевода «потенциального» содержания нашей личности в «явный», реф­лексивный (точнее, доступный рефлексии) план. Это и есть процесс постепен­ного расширения и обогащения наших осознанных представлений о мире и о самом себе. Это расширение личности осуществляется по мере развития средств рефлексии (прежде всего – понятийного аппарата) и стимулируется чув­ственным опытом, социальным взаимодействием и т. д. Именно этот последо­вательный процесс самораскрытия нашего «Я» по-рождает видимость непре­рывного «расширения» нашей личности, обогащения ее новыми содержаниями в процессе индивидуального развития.