Хотя сильные характеры, выдающиеся личности в каких-то вопросах могли противопоставлять себя обществу и общественному мнению, в целом господство коллектива было достаточным. Слишком частого вмешательства персональных авторитетов не требовалось, хотя без них, конечно, не обходилось при разборе жалоб, споров, ссор. Словом, в этих обществах не было «жестокой обусловленности, всегда одинаковой реакции личности или коллектива в целом на те или иные поступки индивидов или общественные события» (Артемова 1984: 171; 2004; 2009). Жесткого регламента жизни также не было, люди в основном сами распределяли свое время, кроме того, что подпадало под запреты, церемонии, обязательные дела[15]. Как справедливо замечал В. П. Алексеев, совершенно неправильно представлять первобытное общество как тоталитарное, с казарменной дисциплиной и всесторонним контролем за личностью. Стоит также учитывать, что особого аппарата принуждения не было. Но его успешно заменяли внимательность, любопытство и сплетни сородичей. Огромную роль играло общественное мнение. Насмешки, оскорбления, бойкот, осуждение – все это в маленьких коллективах является грозным оружием. Тем не менее в отношении серьезно провинившихся наказания подчас были строгими: изгнание, а иногда и убийство или особое колдовство, которое должно было, по мнению туземцев, умертвить приговоренного (у австралийцев это называлось «отпеть»).
Доэкономический тип отчуждения. Охотничье-собирательский принцип производства и его ведущее противоречие соответствовали доэкономическому типу отчуждения. Общества были в основе своей эгалитарными, с уравнительным уклоном, но с половозрастным неравенством. При этом труд в социальном плане не был заметно отделен от отдыха[16]. Речь идет именно о социальном, а не о психологическом аспекте. С одной стороны, труд еще не стал уделом социально слабых и презираемых и был достаточно почетным, с другой – праздность, когда для нее имелись условия, не воспринималась как порок.
Данный тип отчуждения мы называем доэкономическим не столько потому, что экономики как таковой еще нет, сколько потому, что в нем еще нет ярко выраженной противоположности экономических и неэкономических способов распределения произведенного продукта, как это наблюдается уже в следующей формации. Также нет заметного социального и имущественного неравенства (а только половозрастное), эксплуатации, замкнутых социальных групп. Труд еще не стал уделом неравноправных.
Распределение благ в первой формации можно считать равнообеспечивающим, но неравным. Оно не было и не могло быть равным, но, по крайней мере, в идеале пищи должно было быть достаточно, чтобы накормить всех (см., например: Кабо 1986: 152; Моуэт 1963: 175; Фрейхен 1961: 14; Ковалевский 1895: 52). Для этого существовали специальные правила дележа добычи (см.: Колганов 1962; Семенов 1999; Кабо 1986; Леви-Строс 1994: 194). Они в каждом племени и
[15] «Да, таков первейший нерушимый закон этих краев: то, что делает человек, священно, и никто не имеет права вмешиваться в его дела, за исключением таких случаев, когда действия одного человека могут представлять опасность для остальных членов общества» (Моуэт 1963: 175).
[16] Поэтому выражения «труд», «трудиться», «трудовая деятельность» для данного принципа производства достаточно условны.